Один день, одна ночь. Татьяна Устинова

уважает! И если я говорю, что она б...дь, значит, это правда!..

      Алекс Лорер – хороший писатель, книжный червь и бледная поганка – одним движением крепко взял Анатоля за руку и за плечо.

      Анатоль словно по команде выпучил глаза, коротко прохрипел невнятное, дернулся и нагнулся вперед, будто собираясь искать что-то на полу.

      Маня отвернулась. Она знала, что Алекс умеет проделывать всякие такие штуки и время от времени даже проделывает, но смотреть на это не желала.

      Ведя Анатоля впереди себя, как непослушную собачку на коротком поводке, Алекс вышел в коридор и пропал. Появился через некоторое время без всякого Анатоля и вежливо напомнил ей про кофе.

      Маня достала турку, водрузила на плиту и покосилась на него. Щеки у нее по-прежнему горели, хотя в кухне стало как будто значительно просторнее и легче дышать, и окно она распахнула настежь.

      – Что это ты так разошелся?

      Он пожал плечами.

      – Ты чего разошелся, а?!

      Он вдруг улыбнулся очень весело:

      – Должен ли я сказать, что не позволю никому оскорблять тебя? Или можно не говорить?

      – Можно не говорить, – буркнула Маня. – Кофе в кабинет подам.

      – Спасибо.

      Она нагнала его в длинном темном коридоре, повернула к себе, обняла и припала.

      – Как я устала, ужас. И Анатоль приперся!.. Я думала, ты один приехал, а оказалось... У тебя надолго еще этот конфитюр, в смысле интервью?..

      Алекс потерся щетиной о ее горячую щеку.

      – Знаешь, я думаю, надолго. Она очень... въедливая журналистка, эта Ольга.

      Маня вздохнула.

      – Я так с голоду помру. Совсем. Окончательно. Ты бы хоть привез чего-нибудь!

      – Откуда? С интервью? А теперь извините, мне нужно в бакалею?..

      Маня фыркнула ему в волосы, в тысячу первый раз мельком подумав, что это несправедливо: такие ресницы и кудри должны были барышне достаться, а достались...

      Кабинетная дверь распахнулась, прямоугольный кусок теплого вечернего солнца упал на них, прижавшихся друг к другу. Алекс зажмурился.

      Журналистка Ольга Красильченко ойкнула, засуетилась, заоборачивалась и юркнула обратно в кабинет.

      Из кухни громко зашипело, и, кажется, что-то там полилось.

      – Кофе сбежал, – сообщила Маня. – Иди, я сейчас новый сварю.

      Настроение у нее стремительно улучшалось, и, собирая с плиты коричневый засохший порошок, она даже напевала себе под нос.

      Может, в магазин пока сгонять, раз уж въедливая журналистка Ольга так просто не отстанет?.. А что? Вполне! До гастронома на бульваре довольно далеко, зато через три дома есть крошечная дорогущая лавочка, гордо именовавшаяся «продовольственный бутик». В «бутике» были представлены французские паштеты и багеты, русские осетры, водки и «кавьяры», шотландские виски и испанские хамоны, в лучших традициях подвешенные к потолку на длинных веревках. Народ в «бутик» заходил больше на экскурсию, чем за продуктами, и Маня не слишком любила покупать там еду – дорого и бестолково.

      Но ради такого случая – приступа любви к Алексу, изгнавшему из ее дома