Правда и блаженство. Евгений Шишкин

Всем известно, что Мопр это революционный еврей. Он у нас в Вятске в «сером доме» буржуев мочил. А после того, как и сам кирдыкнулся, улицу в его честь и назвали… Да их тут, еврейских улочек, как грязи, елочки пушистые! Свердлов, Бауман, Урицкий, Володарский, Маркс…

      – Я вроде тоже слышал про евреев-то, – поддакнул Фитиль вроде бы Черепу, хотя всегда был на стороне Карлика.

      – Значит, предъявляешь? Это был революционный еврей?

      – Чистокровный, Карлуша! Из Одессы-мамы, – утверждал Череп и разил для пущей убедительности аргументом: – Я в Одессе собственными глазами видел ему памятник. Иосиф Давыдыч Мопр. Кучерявый такой, с маузером на боку…

      – Слышал, Фитиль? Ты свидетель! – Карлик поскорее толкал свою ладошку в руку Черепу, делал «спорное» рукопожатие: – Разбивай, Фитиль!

      Фитиль разрубил рукопожатие. Карлик тут же вытащил из кармана бережно хранимую, но пожелтелую и обветшалую от лет газетную вырезку из местной «Правды», там говорилось, что в Вятске улица Мопра названа в честь Международной организации профессиональных революционеров…

      – Против газеты не попрешь, мореман! – ликовал Карлик. Он уже полгорода обул на этом Мопре, и сейчас ядовито тыкал в Черепа: – Статуй, говоришь? В Одессе? С маузером? Как звать? Ёсип Давыдыч?.. Симка, стакан наливай! Бескозырка платит!

      В безмолвном смехе давился и Фитиль, нескладный, облупленный ассистент Карлика, ему тоже перепадало спорной водки.

      Постепенно к гомону и хохоту за избранным столом, как мухи к липким приманкам, тянулись посетители «Мутного глаза». Вот уже полдюжины мужиков слушали неунывного, проигравшего пари Николая Смолянинова; рассказывал он о том, как прилепили ему кликуху «Череп».

      – Гульванили мы однажды в баре в Гонконге… И туда пара хмырей с английского судна зашли. Жало на нас кривят и балбонят что-то по-своему. Но я ловлю острым ухом: «раша» шебечут. «Раша-параша…» Чую, что про нас базар ведут, елочки пушистые… Я ждать не стал, сразу с разворота одному в бубен с полным накатом. Он в отрубе пролетел весь зал, столов пять смёл. А другой недоносок мне сзади бутылкой рома – во такой, черной, увесистой бомбой – по башке. Мои корешки аж охнули, думали, каюк мне пришел. Бутылка вдребезги, а я даже не упал… Ром облизал с губ, он вкусненький такой, им только баб поить, и тому падле в репу… С тех пор и пошло: самый крепкий череп на Тихоокеанском флоте у Николая Семеновича Смолянинова!

      – Ну да, – недоверчиво сказал Фитиль, слушавший историю с открытым ртом. – Мой лобешник железнее.

      Карлик только и ждал завязки спора. Через минуту он вопил на всю пивную и окрестности:

      – Коррида! Коррида! Делайте ставки, граждане! Русский тотализатор! Ставки принимает секундант! – Он ходил с кепкой и приставал к мужикам: – Делаем ставки! Медяки – на Фитиля! Серебро – на Черепа! – Череп, по его небезосновательным прикидкам, должен был проиграть, и все серебро должно было достаться тем, кто ставил медь на Фитиля, то есть самому Карлику…

      Место для поединка двух лбов выбрали по-за пивной, на песочке. Карлик прочертил палкой круг: