деальность; самая грязная положительность лучше ее. Вот почему романы Поль де Кока для многих сноснее водяных и надутых мечтаний Ламартина. Но мы говорим о пустой и ложной идеальности, которая несносна, как и все пустое и ложное; истинная же идеальность есть такой элемент в духе человека, который один делает его глубоким и без которого он никогда не проникнет в святая святых храма жизни. Так точно изуверство и суеверие, а тем больше ханжество суть темные стороны человека, через которые он является или зверем-фанатиком, или фарисеем с постною рожею да скоромными помыслами; но религиозность тем не менее остается таким элементом духа, без которого человек не имеет права на высокое титло человека. Кто смотрит на все глазами чувства и энтузиазма, кто из какой-нибудь толстой коровницы готов сделать себе Дульцинею, кто во всем простом, повседневном видит прозу жизни, которою оскорбляется, как святотатством, – тот только смешон и жалок; но кто на все смотрит глазами одного рассудка, все понимает просто, ни в чем по признавая своей таинственной, святой стороны, для кого изящное есть только средство позабавиться, женщина – средство для удовлетворения грубой чувственности, жизнь – ряд смешных картин и цепь скандалезных анекдотов, – тот гадок и отвратителен. Недостатком, или, лучше сказать, совершенным отсутствием идеального элемента отличаются романы Поль де Кока, полные грязных картин; но этот недостаток заменяется у него неистощимою добротою его сердца, вследствие которой он умеет верно изображать не одни смешные пошлости и отвратительные подвиги развратных повес, но и тоску девушки, оставленной обольстившим ее негодяем, – ее женскую любовь и преданность, ее готовность за одно ласковое слово, за одну улыбку простить свою погибель; грязные же картины у него опять имеют свое значение, как зеркало французской жизни, да и на французском языке они у него больше забавны и смешны, нежели грязны, какими особенно делаются в русских переводах. Когда же он берется изображать любовь, как чувство глубокое, то необходимо, по отсутствию идеального элемента в душе своей, впадает в резонерство и нравственные сентенции. Поль де Кок с жадностию переводится на русский язык и наконец начинает приобретать себе подражателей. Роман, заглавие которого выписано в начале этой статейки, написан до того в духе парижского сказочника, что его можно почесть романом Поль де Кока, но переведенным и переделанным на русские нравы. Подражатели всегда ниже своих образцов; к тому же автор «Повесы», кажется, еще более чужд всякого идеального элемента, чем сам Поль до Кок, у которого он занял только самую томную сторону его романов и еще более
утемнил ее своею субъективностию. Герой романа – развратный мальчишка без всякого нравственного чувства, глупец от природы и пошляк от воспитания; с ним на каждом шагу делаются такие случаи, о которых мы не намерены распространяться, потому что не хотим пятнать своего журнала уличною грязью; потом он влюбляется
идеально в девочку, уезжает на Кавказ, забывает ее, через три года снова видит ее уже девушкою, и девушкою воспитанною и образованною; но узнав ее, снова
идеально влюбляется в нее и потом женится. Разумеется, эта
идеальность ему так же к лицу, как модный фрак к извозчику, и отзывается самым пошлым резонерством… Жаль! В авторе нельзя отрицать некоторый талант завязывать и распутывать происшествия; притом у него довольно верно изображен идеальный язык мелких молодых чиновников, начитавшихся серобумажных русских романов, издаваемых Логиновым. Советуем ему подумать посерьезнее об идеальной стороне жизни и увериться, что как бы ни была верно срисована уличная грязь, она всегда останется грязью…