Утренняя заря, альманах на 1841 год, изданный В. Владиславлевым. Третий год. В. Г. Белинский

м нами при взгляде на ее пустоту и бесцветность, «Библиографическая хроника» первой книжки «Отечественных записок» в новый 1841 год начинается тремя такими книгами, которые, при всей нашей недоверчивости к приметам, особенно благоприятным, пророчат счастливый урожай в наступающем году{1}. Это обстоятельство тем приятнее, что в короткий промежуток каких-нибудь двух недель, разделяющих выпуск последней книжки «Отечественных записок» за прошлый год от выхода первой книжки за новый год, нельзя было надеяться и на дюжину даже плохих книг, – как вдруг набирается всех книг не один десяток, и большая часть из них – хорошие, а между хорошими три превосходные! Начинаем с «Утренней зари», желая от всей души, чтоб она была светлою «утреннею зарею» столько же и для литературы наступающего года, сколько она вправе носить это название для самой себя. Если полдень и вечер будут соответствовать такой прекрасной «утренней заре», то 1841 год будет одним из лучших годов русской литературы…

      Вот уже четвертый альманах издает г. Владиславлев и делает этим четвертый подарок любителям легкого чтения и красивых изданий. На этот раз его альманах превзошел, как говорится, самого себя и изящностию своей наружности, роскошью приложений, и замечательностию содержания. По стихотворной части, его украсили произведения Пушкина, князя Вяземского, гр. Р-ной, Языкова, Кольцова, Подолинского и других. Драгоценным алмазом сияет между ими стихотворение Пушкина – одно из лучших между лучшими созданиями его лирической музы. Выписываем его вполне:

      Для берегов отчизны дальней

      Ты покидала край чужой;

      В час незабвенный, час печальный

      Я долго плакал пред тобой.

      Мои хладеющие руки

      Тебя старались удержать;

      Томленья страшного разлуки

      Мой стон молил не прерывать.

      Но ты от горького лобзанья

      Свои уста оторвала;

      Из края мрачного изгнанья

      Ты в край иной меня звала.

      Ты говорила – в день свиданья,

      Под небом вечно голубым,

      В тени олив, любви лобзанья

      Мы вновь, мой друг, соединим.

      Но там, увы, где неба своды

      Сияют в блеске голубом,

      Где под скалами дремлют воды,

      Заснула ты последним сном.

      Твоя краса, твои страданья

      Исчезли в урне гробовой —

      А с ним и поцелуй свиданья…

      Но жду его: он за тобой…

      Из трех стихотворений князя Вяземского, невольно обращающих на себя внимание прекрасными стихами и отдельными мыслями, одно отличается глубокостию и полнотою грустного чувства, которое разделит с ним всякая человеческая душа, оригинальностию и поразительною верностию выраженной в нем поэтическими стихами мысли. Не можем не поделиться с читателями тем грустным и вместе высоким наслаждением, которым переполнилась душа наша от этой чудной поэтической мелодии благородно страждущего чувства:

      Смерть жатву жизни косит, косит,

      И каждый день, и каждый час

      Добычи новой жадно просит

      И грозно разрывает нас.

      Как много уж имен прекрасных

      Она отторгла у живых,

      И сколько лир висит безгласных

      На кипарисах молодых.

      Как много сверстников не стало,

      Как много младших уж сошло,

      Которых утро рассветало,

      Когда нас знойным полднем жгло.

      А мы остались, уцелели

      Из этой сечи роковой,

      По смерти ближних оскудели

      И уж не рвемся в жизнь, как в бой.

      Печально век свой доживая,

      Мы запоздавшей смены ждем,

      С днем каждым сами умирая,

      Пока не вовсе мы умрем.

      Сыны другого поколенья,

      Мы в новом – прошлогодний цвет:

      Живых нам чужды впечатленья,

      А нашим в них сочувствий нет.

      Они, что любим, разлюбили,

      Страстям их – нас не волновать.

      Их не было там, где мы были,

      Где будут – нам уж не бывать!

      Наш мир – им храм опустошенный,

      Им баснословье – наша быль

      И то, что пепел нам священный —

      Для них одна немая пыль.

      Так мы развалинам подобны

      И на распутии живых

      Стоим, как памятник надгробный,

      Среди обителей людских{2}.

      Прекрасна своим свежим, благоуханным чувством и своею неподражаемою оригинальностию «Русская песня» Кольцова:

      Не скажу никому.

      Отчего

1

Белинский имеет в виду – помимо альманаха – роман Ф. Купера «Путеводитель в пустыне, или Озеро-море» (о нем см. наст. т., с. 472–473) и, вероятнее всего, первый поэтический перевод шекспировской «Бури», сделанный Н. М. Сатиным (это издание появилось в самом конце 1840 г.; см. также прим. 1 к рецензии «Пантеон русского и всех европейских театров. Март, № 3»).

2

Белинский цитирует стихотворение «Старое поколение»; кроме него, в альманахе были опубликованы еще два стихотворения П. А. Вяземского: «Петербургская ночь» и «Утро на Волге».