Ледовое побоище. Наталья Павлищева

ндр ранил Биргера (не без моей помощи, кстати), потом злилась на новгородцев из‑за изгнания князя из города, помогала вернуть его обратно, рожала Федьку и воспитывала сына без отца уже почти год… За предыдущие годы я настолько привыкла быть под крылышком у Вятича, под его приглядом, не особо заботясь о собственной безопасности, что, когда осталась одна, едва не бросилась в воду из ладьи, чтобы вплавь добираться обратно в Висбю. Потом постепенно привыкла, но воспринимала все, как всего лишь временные трудности. Вот вернется Вятич…

      А Вятича все не было и не было…

      Осознав, что это все‑таки мой Вятич, я вдруг набросилась на него почти с кулаками:

      – Где тебя столько времени носило, когда ты был так нужен нам здесь?!

      – Прости, не мог появиться раньше.

      – Ну что, развалил Тевтонский или какой там еще орден?

      – Нет, Настя, там все очень серьезно. Долго рассказывать. Вы меня в дом‑то пустите?

      А потом я сидела, по‑бабьи подперев щеку рукой, и смотрела, как мой любимый муж ест. Вятич изменился, даже не поймешь как, но он изменился. Вроде возмужал, хотя куда уж тут еще добавлять мужественности сверхмужественному Вятичу? Скорее стал чуть грубее. Немудрено, столько времени находиться в обществе грубых мужчин. А где он находился раньше, когда обучал дружинников в Козельске?

      Я быстро нашла ответ на такой вопрос: раньше его облагораживало мое присутствие, а теперь вот прожил больше полутора лет без меня, и пожалуйста…

      Федька не отходил от отца, видно, почуяв родственную душу. Маленький Вятич во всем походил на Вятича взрослого, и я была этому факту очень рада. Мало того, как дура чуть завидовала… будущей жене своего сына, потому что ей только предстояло осознать то, какой замечательный муж достанется. Это было чистейшим идиотизмом – завидовать будущей жене годовалого ребенка, но как же мне нравился такой идиотизм! Если бы мне в моем двадцать первом веке сказали, что я могу быть счастлива, любуясь своим мужем и сыном, я бы только посмеялась.

      Чтобы малыш не мешал отцу поесть, я позвала:

      – Федя, иди ко мне.

      И тут произошло то, чего я так долго не могла добиться от своего чада, считая его просто лентяем. Федор оторвался от отцовского колена и… самостоятельно потопал ко мне! Эти три небольших шага мой ребенок делал под дружный вопль сенных девок. Дело в том, что Федьку чем только ни выманивали, чтобы он наконец соизволил пойти своими ногами. Мой хитрющий сын вставал при помощи взрослых на ноги, но стоило отпустить руки, как Федор, словно лизун, прямо‑таки перетекал на четвереньки и таким образом перебегал нужное расстояние. А там, уже держась за подручные средства, поднимался на ноги. Ползало чадо лихо, смотреть на все это было смешно, и наши попытки поднять его с четверенек сводились хитрюгой на нет раз за разом.

      А тут сам и добровольно!

      Вятич, видно, понял причину восторга, потому что отложил ложку и повернулся к сыну, протягивая руки:

      – А ко мне?

      Чадо резво развернулось и быстро проделало обратный путь. Нашей радости не было границ! Девки тут же сделали вывод:

      – Это он отца ждал.

      Мы еще долго веселились по этому поводу, Вятич согласился:

      – Я не видел его, когда он только родился, должен же был увидеть, как сделает первый шаг?

      – Да его уже скоро на коня сажать!

      – Ну, уж это я не пропущу, увижу, вернее, сам посажу!

      Знать бы тогда, как повернет жизнь, и про посажение на лошадь, и про «увижу»… Потом я часто размышляла: а если бы знала, попыталась изменить, предотвратить, пожертвовать собой? Но людям не дано знать события собственной жизни. Здесь, в тринадцатом веке, я точно знала, что произойдет с князем Александром Невским, с его отцом князем Ярославом, знала исход будущей битвы на Чудском озере, многое знала, кроме одного – своей собственной судьбы и судьбы своего мужа и сына. Наверное, это правильно. Можно пытаться исправить историю, но как можно переделать собственное будущее?

      Потом уже наедине Вятич вкратце рассказывал о том, как провел это время, о своем пребывании среди рыцарей, о том, что успел и смог узнать… Если честно, меня пока не слишком интересовали рыцарские проблемы. Вятич чего‑то недоговаривал, я заподозрила, что это что‑то касается женщины. Внутри все взыграло: пока я тут рожала нашего сына, он там… Никакие попытки взять себя в руки и задавить унизительное чувство ревности на корню не удавались, ревность уничтожаться не желала. Дурацкое чувство, я никогда не ревновала Старикова, когда поняла, что он мне наставляет рога, попросту вычеркнула его из жизни…

      Вспомнив о том, как это произошло, я невольно хмыкнула. Если это называется вычеркнуть… Тогда я, обнаружив его в обнимку со своей секретаршей прямо у меня в кабинете, разозлилась настолько, что влетела в аварию, попав под грузовик. Очнулась вместо реанимации в тринадцатом веке в Козельске перед самым Батыевым нашествием, потом долго воевала сначала в Рязани, потом у Евпатия Коловрата в дружине, потом вообще во главе рати совершала боевые рейды, выманивая Батыя к Сырне, а потом… погибла, чтобы очнуться в Москве