Череп епископа. Александр Прозоров

неизвестны случаи гражданской войны в рядах Ливонского Ордена. Значит, против нас никто из местных воевать не станет.

      – Да они не против вас, они замок от вас освободят!

      – Эй, вы чего делаете?! – встрепенулся Кузнецов, увидев, как два местных воина приволокли огромные охапки соломы и принялись разбрасывать ее по полу.

      – Кровь засыпаем, господин… – удивленно остановился Клепатник.

      – Тебя как зовут, солдат?

      – Егором.

      – Так вот, Егор, – спокойным размеренным голосом сообщил Виктор. – Я приказал вычистить пол, а не засыпать его новой грязью. Вы-чи-стить. У вас тут столько грязи и земли, впору капусту сажать! Вычистить все да самого низа! Хочу увидеть первозданный пол! Ясно?

      – Да, господин.

      – Очень хорошо.

      – Я ухожу отсюда! – повысил голос Великий магистр. – Кто со мной?.. – он выждал несколько секунд. – Ну, смотрите. Вам же хуже будет!

      И напоследок, в качестве последнего, самого страшного оскорбления бросил:

      – Русские!

      Спустя четыре минуты Егор Клепатник закрыл за ним ворота, затем заглянул во двор, взял там лопату и отправился в главный зал – мыть пол.

      Еще до того, как утренние лучи упали на поля Сапиместской фогтии или просторы Балтийского моря, во влажные от росы ворота замка Дерптского епископа постучал низкий человек в темной рясе. И он сам, и его напарник подошли к дверям пешими, лица обоих тонули во мраке под глубоко надвинутыми капюшонами. Пожалуй, ни один горожанин не отворил бы в такое время дверь перед странными незнакомцами – и тем не менее, калитка замка распахнулась едва ли не сразу после того, как стих стук последнего удара.

      Монах-привратник, почтительно склонив перед гостями голову, пропустил их во двор, вновь запер калитку, заложив ее толстым брусом. Затем, засунув пухлые ладони в широкие рукава рясы, отчего руки оказались сложены на груди, монах скромно потупил взор и двинулся вперед, указывая дорогу. Спустя несколько минут все трое вошли в полутемный зал с открытыми в ночь высокими готическими окнами. Привратник молча указал гостям на приготовленные у стола кресла и попятился наружу, притворив за собой створки.

      Зал, все убранство которого составляла подставка для совка и кочерги, стол и возвышающиеся вокруг него три кресла освещался только пляшущими в камине языками пламени. В их свете предметы казались призрачными, нереальными, постоянно меняющими формы. Сидящий за столом человек в коричневом бесформенном балахоне так же, казалось, то появлялся, то исчезал, скрываясь в тени высокой спинки. И только массивный золотой крест на его груди постоянно продолжал светиться ровным желтым светом, то зависая во мраке, то оказываясь на груди худощавого хозяина замка.

      Гости заняли свободные места, молитвенно сложили ладони на груди.

      – Наверное, вы совсем замерзли в дороге, господа, – с легкой хрипотцой подосадовал хозяин. – Я прикажу принести подогретого вина.

      От неожиданного громкого мелодичного звона гости вздрогнули.