Кающийся. Леонид Андреев

вводит купца Краснобрюхова, толстого, здорового, рыжебородого старика, вспотевшего от волнения. Шапки на нем нет, одежда в некотором подозрительном беспорядке, несмотря на явную почтительность Гавриленки.

      Лицо (у телефона). Кто? Кого? Почему? Да, конечно, слышу, если говорю… зарезанный? Ага! Да, да, двое… Да слышу же я. Что такое? На какой почве? – Ну? – Ничего не понимаю. Кто убежал – раненый убежал? Что вы городите: куда раненый побежал?

      Гавриленко. Ваше благородие, как я привел…

      Лицо. Не мешать! Ага: один убежал, другого везут… А убийцы? – что, тоже убежали – послушайте, вы мне вашей почвой очков не втирайте – что такое? – Ничего не понимаю. – Если вы хотите докладывать, вы слышите, то и докладывайте, а не свистите носом, я вам не кларнет! – Что, какая музыка? – это я кларнет – вы слышите? Алло! А, чтоб тебя черт. Алло!

      Вешает трубку, мельком сердито оглядывает Краснобрюхова и садится.

      Ну? Чего там?

      Гавриленко. Как, ваше благородие, позвольте доложить, они задерживали движение екипажей, стамши по середки площади, где езда, говоримши, что как они купец и как они убимши, я их взямши…

      Лицо. Пьяный? Ишь, борода, напился – в приемной!

      Гавриленко. Никак нет, ваше благородие, окончательно тверезый, а только как они стамши по середки площади, где езда, и говоримый, так что, ваше благородие, никакого движения екипажей. И трамвай стамши… народ собрамши, кричат голосом: убил я, православные, каюсь! Как я их взямши, так что: совесть замучила, ваше благородие!

      Лицо. Так бы сразу и говорил, тетеря! Вы что?.. Пусти его, Гавриленко, чего вцепился… Вы кто?

      Краснобрюхов. Купец Прокофий Карпович Краснобрюхов. (Становится на колени, другим, покаянным голосом.) Каюсь, православные, берите меня, вяжите меня: человека я убил!

      Лицо (вставая). А! Так вот ты как!

      Краснобрюхов. Каюсь, православные, желаю принять искупление грехов. Не могу больше! Берите меня, вяжите меня – человека я убил! Злодей я непокаянный, изверг естества! Человечка я зарезал! (Кланяется в землю.)

      Гавриленко. Вот так они и орамши, ваше благородие, по самой по середки, где езда.

      Лицо. Молчать! Встань! Рассказывать толком. Кого убил?

      Краснобрюхов (тяжело вставая, бьет себя в грудь). Я убил. Желаю искупления грехов, больше не могу, нет моего терпения. Совесть замучила, православные! На, брей!

      Лицо. Что брей?

      Краснобрюхов. Голову брей, кандалы давай: желаю искупиться. (Громко плача.) Человека я зарезал, простите, православные!..

      Опять валится на колени и кланяется земно.

      Лицо. Встать! Говорить толком!

      Гавриленко. Вот так они, ваше благородие, стамши по самой середки и орамши.

      Лицо. Молчать! Эй, послушайте, как вас: это не ваша корзина?

      Краснобрюхов (встав и вытирая пот и слезы). Какая корзина? Никакой корзины я не знаю. Овощью мы торговали. Эх, Господи! Что уж: овощью мы торговали.

      Лицо. Какая корзина? Теперь не знаешь? А как запрятывать в корзину, знаешь? А как по железной дороге трупы отправлять, знаешь?

      Краснобрюхов. Никакой корзины я не знаю. Водички бы мне. (Гавриленке.) Дай-ка, милый, водички, охрип я (густо вздыхает). Эх!

      Лицо. Не давать! А какая корзина, не знаешь? Гавриленко, сколько у нас корзин?