Литературный разговор, подслушанный в книжной лавке. В. Г. Белинский

о в лавку, с живостию бросившись к нему навстречу и с жаром пожимая ему руку. Этот молодой человек давно уже поглядывал на меня с явным желанием заговорить со мною, – должно быть, о статье, которую читал. Эта статья, казалось, живо занимала его, потому что он и улыбался, и смеялся; по временам с уст его слетали неопределенные восклицания. Он даже заговаривал со мною о погоде; но я, не любя заводить знакомств (ибо у нас на Руси разменяться с незнакомым человеком двумя-тремя фразами о погоде – значит иногда нажить приятеля и «моншера»), отделался от него неопределенным «да» и т. п. Тем живее была радость молодого человека при виде знакомого, с которым он давно не видался и которому мог излить ощущения, возбужденные в нем статьею. У них сейчас же завязался живой разговор, который показался мне столь интересным, что я почел не излишним довести его до сведения публики. Описание наружности и характера обоих персонажей этой маленькой сцены нисколько не послужило бы к ее уяснению, и потому заметим только слегка, что молодой человек, встретивший с такою живостию своего знакомого, был несколько вертляв, говорил скоро и громко, как бы у себя дома, а лицо его казалось совершенным выражением легкости и добродушия; знакомый же его отличался от него какою-то холодною важностью в речи и в манерах. Чтоб лучше следить за их разговором, назовем первого господином А., а другого господином Б.

      А. Что нового? – Да ведь вы знаете, что я всегда запасался им от вас же. Вы, кажется, что-то читали в «Библиотеке для чтения»?

      Б. Ах, да! – статью о «Мертвых душах». Чудо, прелесть! В иных местах хотя и вздор, но зато какое во всем остроумие! Такой статьи давно не бывало! Вот уж можно сказать: писана желчью…{2}

      А. Да, правда…

      Б. Жанен! Решительный Жанен!

      А. Ну, уж вот этого-то я и не скажу. Жанен – болтун; чрезвычайный успех его основан на легкости и на отсутствии всяких твердых и глубоких нравственных начал в обществе, для которого он болтает нынче совсем не то, что болтал вчера, а завтра будет болтать совершенно противное тому, что болтал вчера;{3} но Жанен все-таки болтун остроумный, и при другом обществе он мог бы сделать из своего таланта лучшее, благороднейшее употребление. Но каков бы ни был Жанен и теперь, его болтовня всегда блещет умом и остроумием, хоть и совершенно внешними, и отличается тоном порядочных людей. Остроумие Жанена заключается совсем не в том, чтоб, выписав из разбираемого романа несколько фраз, плоских потому именно, что они вложены автором в уста изображаемого им человека дурного тона, приписать эти фразы самому автору и воскликнуть: такие периоды настоящие свинтусы! Истинное остроумие, хотя бы и легкое и мелкое, не искажает умышленно предметы, чтоб возбудить во что бы то ни стало грубый смех площадной толпы: оно находит смешное в своей манере видеть предметы, не уродуя их.

      Б. Это, пожалуй, и так; да ведь дело-то в успехе, и bien rira que rira le dernier![1] Осуждать такое остроумие могут многие с большою основательностию; а острить так сами едва ли могли бы, если б и хотели.

      А. По крайней мере нужна для этого большая решительность. Попробуйте выдумать на кого угодно смешную нелепицу, – все расхохочутся, и никто не захочет наводить справки, правду вы сказали или ложь. Повторяйте такие выдумки чаще и насчет всех и каждого: вас будут презирать, а слушать и смеяться не перестанут. Но всему есть мера и границы. Одно и то же надоедает, а выдумывать целую жизнь разнообразные литературные лжи невозможно, и как скоро заметят, что вы повторяете самого себя, то перестанут и смеяться, начнут зевать. Это я говорю не по отношению к журналу, а как общую истину, которая удобно прилагается ко многим житейским делам.

      Б. Так вы совершенно отказываете в остроумии рецензиям «Библиотеки для чтения»?

      А. Нисколько. Когда она не увлекается пристрастием, а главное, острит над тем, что действительно ей под силу и о чем серьезно не стоит сказать и двух слов, – ее рецензии бывают очень забавны. Так, например, нельзя было не улыбнуться, читая в «Библиотеке для чтения» разбор или, лучше сказать, надгробную речь над прахом умерших прежде своего рождения стихотворений какого-то г. Бочарова. Но когда такое же остроумие прилагается ею к предметам высшего значения, которые почему-то всегда не по сердцу этому журналу, тогда оно по необходимости становится плоским и скучным. Важное само по себе нельзя сделать смешным.

      Б. Но что ни говорите, а в статье о «Мертвых душах» много едкости…

      А. Прибавьте – бессильной, для предмета, слишком высоко в отношении к ней стоящего. Я не вижу ровно ничего остроумного ни в сближении плохих стихотворений площадного писаки с поэмою Гоголя, ни в том, что рецензент называет «поэмами» разные медицинские сочинения. Все это мне кажется очень плоским. Разберите-ка этот разбор с начала до конца, по порядку. Что это такое? – Послушайте: «Вы видите меня в таком восторге, в каком еще не видали. Я пыхчу, трепещу, прыгаю от восхищения…» Пока довольно; остановимся на «пыхтении» рецензента. «Пыхчу» есть настоящее время глагола «пыхтеть», который значит то же, что «тяжело дышать». Но последнее выражение употребляется в отношении к людям, а первое в отношении к лошадям и коровам. Видите ли:

2

Статья Сенковского о «Мертвых душах» («Библиотека для чтения», 1842, N 8), в которой утверждалось, что «Мертвые души» – бездарное, пошлое произведение, ничего общего не имеющее с русской действительностью, написанное к тому же безграмотно, уродливо искаженным русским языком. Для «доказательства» Сенковский не останавливался даже перед неверным цитированием гоголевского текста, искажением имен персонажей. По словам Чернышевского, у Сенковского имелись еще особые причины быть недовольным автором «Мертвых душ». Сенковский видел в Гоголе как юмористическом писателе своего соперника. Кроме того, он был сильно уязвлен статьей Гоголя в пушкинском «Современнике» «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году» («Очерки гоголевского периода», Полн. собр. соч., М., 1947, т. III, 70).

3

Очевидно, надо читать: «а завтра будет болтать совершенно противное тому, что болтал нынче» (см. изд. Солдатенкова и Щепкина, ч. VI, стр. 502).

1

Хорошо смеется тот, кто смеется последним. – Ред.