Андрей. Юлия Зонис

ой распухшую щеку, и выводил на листке почтовой бумаги: «Любезная Марфа Васильевна! Ввиду отключения электричества в нашем доме жилсовет просит Вас перевести сто рублей, необходимые для починки сети, на…» Красноватый свет керосиновой лампы резал глаза. Внизу, под окном, заливался волколак. Он выл уже вторую ночь подряд. Соседи говорили, что зверь сбежал из шапито, приехавшего в город на прошлой неделе. Мне было плевать, откуда взялась тварь, я только мечтал о том, чтобы она заткнулась. Фонари не светили, в окно заглядывала чародейка-луна. Как ни странно, она была на ущербе. С чего бы оборотню так выть?

      «Любезная Марфа Васильевна…» Зверь за окном заорал в голос. Рука дрогнула, большая черная капля сорвалась с пера и размазалась по листу. Я выругался, смял листок в руке и швырнул под стол, к десятку таких же бумажных комков. Черт! Опять придется переписывать. Когда я потянулся к папке, велосипедный звонок, прибитый к двери снаружи, неуверенно брякнул. Потом в дверь ударили ногой. От удара она, естественно, распахнулась. У нас в подъезде никто не запирал дверей. Темная фигура ввалилась в прихожую, и по ореолу вокруг лица я узнал Родьку Раскольникова, своего однокурсника. Тот недавно прикончил какую-то старуху и теперь щеголял в ее шубе из чернобурки. Шуба была ему мала, открывала пузырящиеся на коленях брюки и голые синие лодыжки, зато воротник был знатный – пушистый, украшенный ощерившейся лисьей мордой, он сыпал мелкими искорками в свете лампы и создавал подобие нимба вокруг прыщавого Родькиного лица.

      – Опять света нет, – пожаловался Родька и плюхнулся в кресло. Поднялось облачко пыли.

      – Шубу пожалей, – заметил я. Кресло я не пылесосил уже больше недели, ведь пылесос тоже работал от розетки.

      – Темно у вас, – Родька будто и не слышал. – В подъезде на кошку наступил, та как мявкнет – и вверх прыснула, чуть по лицу мне когтями не прошлась.

      Родька славился на курсе как заядлый выдумщик. Врал он по поводу и без повода, вот как сейчас – волколак уже давно пожрал всех кошек в округе.

      – Чего притащился?

      Я сознавал, что нелюбезен, но мне надо было закончить наконец это гребаное письмо.

      – Вот.

      Родька принялся выпутываться из шубы. Наконец он стряхнул ее с плеч и бросил на спинку кресла. Под шубой обнаружился самодельный тканный пояс, чем-то плотно набитый. А под поясом – голое и тощее Родькино брюхо. Оно было еще и грязным. Горячую воду в городе отключили за неделю до того, как вырубили свет.