Лада, или Радость. Хроника верной и счастливой любви. Тимур Кибиров

скому Улиссу, давно уже начертал на своем щите «То strive, to seek, to find, and not to yield!»[1], тем не менее, невзирая на все это, я ужасно как трушу и смущаюсь и поэтому начинаю все-таки с естественного и привычного лирического песнопения:

      Было счастье короче, чем взмах ресницы…

      Или снилось мне то? Или это снится?

      Я тебя любила, а ты забыла!

      Лизавета, где ты?!

      Я взываю во тьму, но ответа нету!

      Осыпается наше с тобою лето.

      Отошла в поля ты в лучах заката.

      Кто же нынче, Лиза,

      Твои глазки, коленки, ладошки лижет?

      Ты все дальше, Лиза, а смерть все ближе!

      Только мнится – разлука с тобой страшнее

      Залетейской стужи!

      Кто же, Лиза, теперь тебе верно служит?

      Дай те Бог, чтоб служил он меня не хуже!

      Здесь нам пел жаворонок, а днесь ворона

      Мне пророчит гибель!

      Были мы богиням подобны, ибо

      Мы с тобою бессмертными стать могли бы,

      Ведь любовь же, Лизанька, крепче смерти!

      А ведь мы любили!

      Но иное судьбы – увы – судили!

      Расстоянья меж нами, версты, мили!

      Так прощай, Лизочек, прости, дружочек,

      Поминай как звали

      Ту, кого целовала ты, миловала,

      И пускала тайно под одеяло,

      Для кого запах кожи твоей дороже

      Благовоний рая!

      Вспомяни же, с другом другим играя,

      Наши игры на солнышке у сарая,

      В надувном бассейне златые брызги

      И блаженства визги! —

      вот так, наверное, приблизительно так звучал бы горестный плач безутешной Лады в переводе на человеческий, русский язык.

      Но переводить было некому, а Александра Егоровна никаких иных языков не знала (разве что совсем чуть-чуть церковно-славянский), поэтому она слышала только неумолчный и безобразный вой и бессмысленный скулеж. О пронзительности же Ладиных причитаний мы можем судить по тому печальному обстоятельству, что из-за них сильно глуховатая баба Шура уже который час не могла уснуть.

      – Господи, да что ж это такое? что ж она не угомонится-то никак?! Это ж с ума же можно сойти! Да замолчи же ты уже, наконец, паразитка! – шептала в темноте несчастная старуха, кляня свое неразумие и не совсем уместно поминая порося из народной мудрости.

      Старенькие, еще мамины настольные часы пробили полтретьего. На мертвенно бледных занавесках колыхались смутные тени ветвей. Под завывания Лады все в доме казалось непривычным, чуждым и даже каким-то страшноватым. Да еще бессердечный Барсик, вместо того чтобы, как заведено годами, мурчать на хозяйкином пододеяльнике, забрался то ли от страха, то ли от раздраженной спеси на шифоньер и замер там таинственно и мрачно, мерцая своим единственным глазом – ни дать, ни взять ворон на бюсте Паллады.

      – Так тебе и надо, дура старая, вот тебе твоя обновка, вот тебе туфли-лодочки! И утюг в придачу!

      Спать и даже просто спокойно лежать Александре Егоровне было невмочь, подушка уже давно была горяча с обеих сторон, а перина еще жарче и неудобнее. Сердце-вещун ныло и нашептывало всякие неприятные глупости и несуразности, с которыми усталая голова не могла уже совладать.

      – Да что ж такое за наказание?! Да не бешенная ли она часом?! Царица Небесная, спаси и сохрани!

      И тут, словно во исполнение молитвы, истошные Ладины крики внезапно смолкли, и сентябрьская ночь исполнилась блаженной тишиной.

      – Слава тебе Господи, слава тебе Господи! Наконец-то! Ну наконец-то, – поторопилась обрадоваться бедная бабушка.

      Ох, не тут-то было! Лада и не думала униматься, она просто переводила свой скорбный дух. Мгновенное затишье миновало и отвратительные звуки с новой, невиданной силой взвились к равнодушному небу и обрушились на обитателей избушки. И на сей раз надменный Барсик не выдержал и вступил вторым голосом, к которому через несколько секунд присоединился третий – дребезжащий от непривычки орать голосок самой Егоровны:

      – Да замолчите же вы! Заткнись, заткнись, зараза!

      Никто не затыкался. Трудно было поверить, что эти звуки исходили из глоток обыкновенных земных существ, а не проклятых душ, оплакивающих свою незавидную загробную участь! С нами крестная сила! Тут уж впору было страшиться не мифического бешенства, разносимого, по уверениям центрального ТВ, ежиками, а вполне реального и ужасного беснования и осатанения!

      Что-то надо было, наконец, делать. Так ведь и рехнуться недолго на старости лет. Егоровна, скрепя робкое сердечко, встала, надела очки и, нащупав босой ногой старые калоши в дверях, – холодно-то как, бр-р-р-р! – вышла из мрака сеней в призрачный сизый предутренний свет.

      В сыром ночном тумане смутно белела маленькая фигурка, которая

1Дерзать, искать, найти и не сдаваться.(Перевод Г. Кружкова.)