Пропажа. Николай Успенский

и из лубочных сундучков рубахи, онучи, нитки и запихивали их в мешок, в который прежде положена была вареная каша и коврига хлеба.

      Бабы собирали в дорогу мужика Антипа, который на дворе насыпал два воза муки. В избе было тихо, только слышался шепот баб:

      – Хресточек-то не забудь, а портки-то положь вниз… под хлеб-то пихни.

      – Лапти положите пуще всего, – заговорил старик.

      – Положили, положили… – сказали бабы… – не забудь, матушка, сольцы…

      Старик начал стучать по лаптю кочатыгом^{2} и говорит:

      – Дорога дальняя, обужа первое дело; на дороге бог знаешь за что отдашь полтину али семь гривен…

      Уставшие бабы завязали мешок и сели друг против друга:

      – Не забыть бы чего?., дай бог память…

      – Кажись, не забыли…

      Старик перестал стучать и исподлобья посмотрел на баб, желая сделать им выговор, если они что-нибудь забыли.

      На дворе под навесом Антип таскал из амбара муку и говорил стоявшему у саней другому мужику, соседу:

      – Старик одно слово! иной раз пужанет чем ни попадя; однова ошарашил меня – шесть недель пролежал… Семая! – заключил он, бросив меру муки в сани.

      – Семая! – повторил другой мужик, разравнивая муку.

      – Однова дыхнуть, – говорил Антип, нагибаясь в закорм, – не чаю, коли он помрет… хоть и отец… Кабы я был сам хозяин-то, да один в доме-то!.. а то всякое дело из рук валится… шкалик, шкалик, братец ты мой, иной раз и то боишься выпить.

      – Известное дело…

      – Уж и постыла эта жизнь, подумаешь!..

      Мужики зашпилили веретья^{3} и увязали воз веревкой; в углу двора фыркали лошади.