Этапы новейшей лирики. Владимир Шулятиков

dass nur diese Zucht alle Erhohungen des Menschen bisher geschaf-fen hat? Jene Spannung der Seele im Ungliick, welche ihr die Starke anziichtet, ihre Schauer in Anbiick des grossen Zugrundegehens, ihre Erfindsamkeit und Tapferkeit im Tragen, Ausharren, Ausdeuten, Ausnutzen, des Ungliicks… ist es nicht ihr unter Leiden, unter der Zucht des grossen Leidens geschenkt worden?»

Friedrich Nietzsche («Jenseits von Gut und Bose», S. 225)[2].

      На предлагаемых вниманию читателя страницах мы делаем характеристику общей линии развития новейшей русской лирики. При этом мы отступаем от обычного критического приема: мы не даем галереи литературных портретов, не производим анализа отдельных поэтических дарований. Наша позиция иная – проследить историю господствовавших в области лирики за истекшие тридцать лет мотивов. Правда, мы останавливаемся на разборе поэзии, например, Надсона, Владимира Соловьева[3] или Минского[4], но названные лирики важны для нас не an und fur sich – исчерпывающим выяснением их политической физиономией мы не занимаемся, – для нас они имеют значение постольку, поскольку являются яркими выразителями определенных тенденций в лирике, поскольку полнее других вскрывают тот или другой мотив или ту или другую группу мотивов [5]. Отдельные поэты для нас – лишь примеры. Более того, мы не ставим себе задачею дать громоздкую коллекцию мотивов. Ограничиваемся немногими. Благодаря этому произведения некоторых даже из достаточно видных лириков останутся не цитированными. Наша цель дать читателям, знакомящимся с новейшей русской поэзией и изучающим ее, руководящую нить, с помощью которой они могли бы ориентироваться в массе поэтических опытов и дарований и составлять оценки отдельных deorum majorum et minorum современного российского Парнаса[6].

      C'est tout. Только такая – «безличная» история литературы имеет, по нашему мнению, право на существование.

      I

      Набрасывая свою поэтическую платформу (стих. «Поэт»), Надсон выдвигает, между прочим, такое требование: поэт должен вести свою аудиторию «в бой с неправдою и тьмою», в «суровый грозный бой за истину и свет». Данному требованию он старался ответить, начиная с первых своих стихотворных опытов, призывающих к «борьбе с судьбою», борьбе с «глубокой мглой ночной». Термины «борьба», «бороться», «биться» являются в его лексиконе одними из наиболее часто употребляемых. И эти термины, – военные доспехи, в которые облекается поэт, – могут дать повод к ошибочной оценке его «музы». Если они позволяют связать его поэзию с «гражданской» (как тогда называли) лирикой 60-х и 70-х годов[7], то преувеличивать значение его «гражданственности», – а подобное преувеличение вплоть до последних дней имело место в их критике и среди читающей публики, – отнюдь не приходится. От гражданских мотивов «шестидесятников» у Надсона сохранилось лишь самое слабое воспоминание. «Гражданская» терминология для него старые мехи, в которые вливается новое вино.

      Чтоб убедиться в этом, мы должны совершить небольшую филологическую экскурсию – сопоставить ряд текстов, выясняющих истинный смысл его «боевых» слов. Уже наиболее ранние из его стихотворений дают нам ценные указания. В стихе «На заре» Надсон спрашивает себя, не погубил ли он своих душевных сил в борьбе, «в тяжкой борьбе», которая ничего ему пока, кроме тоски, кроме «бремени печали», не принесла. В стихе «О, если там, за тайной гроба…» мы встречаемся с таким четверостишием: «Душа полна иных стремлений, она любви и мира ждет, борьба и тайный яд сомнений ее терзает и гнетет». Обратите внимание на сопоставление борьбы и душевных страданий. Подобное сопоставление проходит красной нитью через все литературное наследие Надсома. «О. к чему обрекать эту юную грусть на борьбу, на тоску и мучен и я!..» – шепчет путнику «чаровница лесная» в стихе «Полдороги». «Борьба, проклятия и муки – не бред безумных книг», – читаем мы в стихе. «И крики оргии»… «Или вновь ты захотел работы, слез и жертв, страданий и борьбы?» – спрашивает поэт человека будущего («Грядущее»). «Хочу, – восклицает он, – борьбы и терний»… («Я их не назову врагами»…) «Гроза очищает душу поэта страданием и борьбой» («Я не щадил себя»…). Он знает «страдания ужасней, чем пытка сама», страдания, когда «мысль немеет от долгой борьбы» («Есть страданья»…) «Гнетущий круг борьбы, сомнений и невзгод», – так определяет поэт враждующую «судьбу» («Когда вокруг меня сдвигается теснее»…). Минуты невзгод он называет минутами «унынья, борьбы и ненастья» («В минуты унынья»…). Весь мир представляется ему «миром горя и борьбы» («Не упрекай меня»…). Этот мир «устанет от мук… утомится безумной борьбой» («Друг мой, брат мой, усталый, страдающий брат»…). Поэт отдает «всю душу на борьбу и страданье» («Мы спорили долго»…). Он не хочет, не может молчать, «под грозой борьбы и пред лицом страдания» («Милый друг, я знаю»…). Он посвящает стих «страданью и борьбе» («О тех пор, как я прозрел»…). «Слезы горя, борьбы и лишения» являются родником его песен («Муза»). Он не может нигде найти себе забвенья и покоя; его удел – «вечно бороться и страдать» («И крики оргии»…).

      Приведенные цитаты раскрывают, вместе с тем, и характер данного сопоставления. «Борьба, страдание», «борьба, горе», «борьба, уныние», «борьба, муки» – все это указывает на то, что борьба оценивается как нечто тяжелое, подавляющее человека, отнимающее у него жизненные силы. Более

2

Эпиграф: «Культ страдания, большого страдания, разве вы не знаете, что только этот культ образовал все возвышенное в человеке, то напряжение души в несчастье, которое воспитывает в ней силу, ее содрогание при виде большого падения, ее находчивость и мужество в перенесении и выдержке страдания, не есть ли это ваш дар страдания, высокого страдания». Фридрих Ницше. («По ту сторону добра и зла».)

3

Соловьев Владимир Сергеевич (1853–1900) – поэт-философ. По своему религиозному, мистическому мировоззрению один из реакционных русских мыслителей. Поэт В. Соловьев известен лирическими стихотворениями в духе мистико-религиозных откровений.

4

Минский (1855) (литературный псевдоним Николая Максимовича Виленкина) – поэт-философ эпохи общественно-литературной реакции. Литературную деятельность Минский начал с «гражданских песен», но постепенно сошел к мистической настроенности, мотивам безвыходности и тоски, вылившихся в абстрактные формы символизма. В 1905 г. Минский кратковременно работал в «Новой Жизни». В основу философской системы Минского легла «меоническая идея». Меон не существующий: «меоническая идея вела к отрицанию действительности».

5

Шулятиков имеет в виду общие литературные течения, вырабатываемые «интеллигентными ячейками» определенных социальных классовых групп, при чем формация подобных литературных течений Шулятиковым мыслится как длительный процесс, в котором продукция второстепенных писателей играет весьма значимую роль. К этому вопросу Шулятиков возвращается в ряде своих работ (см. приведенную в настоящем издании его статью «Восстановление разрушенной эстетики»). Современное литературоведение в Порядке постановки ставит ту же проблему «массовой продукции». Жирмунский – «Пушкин и Байрон» 1924 г., Эйхенбаум – «Лермонтов» 1924 г. Виноградов – «Гоголь и натуральная школа». 1925 г. Его же «Эволюция русского натурализма» 1929 г. Переверзев – «Творчество Достоевского» 1928 г. (заключительная статья).

6

…высших и низших богов современного российского Парнаса.

7

Поэты гражданской лирики 60-х годов: Некрасов, Дрожжин, Плещеев и др.