Слендермен. Аноним

ридется терпеть, пока не удастся от нее избавиться. Но это все ненадолго, так что черт с тобой!

      Погнали.

      Двенадцатое марта

      Дорогой дневник…

      Видишь, бред какой-то. Зачем обращаться к дневнику так, будто это бабушка, которую ты видишь пару раз в год? Я понимаю, не мне об этом рассуждать в моей-то ситуации, но… Когда ты начинаешь разговаривать с неодушевленными объектами как с людьми, похоже, пора проверить, все ли винтики у тебя как следует затянуты. Но, может, я и ошибаюсь. В любом случае давай попробуем еще раз.

      Двенадцатое марта

      Первая запись в журнале

      Так-то лучше. Намного лучше. Когда я слышу слово «дневник», я представляю себе ярко-розовую плюшевую книжечку – такую, с замочком и с ключиком, которая живет под подушкой у двенадцатилетней девочки, чье сердце полно надежд и секретов. Не вордовский документ на рабочем столе MacBookPro, созданный только потому, что психотерапевт сказала это сделать.

      Она думает, что писательство пойдет мне на пользу, что оно поможет все упорядочить. Она думает, я сам себя удивлю. Пожалуй, есть вероятность, что она права, но я особо надеяться не буду.

      Я себя уже давно не удивлял. Я хожу к доктору Каземиро раз в неделю, по вторникам, во второй половине дня, после школы. Меня родители заставили. Мне уже довольно давно снятся кошмары; мама говорит, я кричу во сне. Но в глубине души мне кажется, что причина не в этом. У всех друзей моих родителей хотя бы один ребенок посещает психотерапевта. Мои, видимо, просто устали выделяться. Я спросил у них, почему – раз уж они так волнуются из-за моего сна – меня не отправили к нормальному сомнологу, и мама сказала: она думает (и тут я ее процитирую), «что всегда лучше добраться до корня проблемы и что никому не повредит провериться на адекватность». До сих пор не знаю точно, что она ожидала услышать в ответ.

      Короче. Я спросил у доктора Каземиро, о чем она хочет, чтобы я писал. Надо ли мне реально вести дневник и фиксировать в нем все: что я делал в течение дня, куда ходил, с кем разговаривал… И она сказала, что хочет, чтобы это была моя отдушина для персональной рефлексии. Я так понял, я могу сам решать, о чем писать. И это, если честно, облегчило мне задачу.

      Должно быть, психотерапевтам приходится нелегко. Думаю, смысл их работы не в том, чтобы просто сказать, что с человеком не так, а в том, чтобы помочь ему понять себя. Но тут еще важно то, достаточно ли человек смел для того, чтобы взглянуть на себя так же строго, как он смотрит на других. Не знаю, много ли таких действительно, по-настоящему смелых людей. Все хотят легких ответов и таблеток, от которых им станет лучше.

      Сегодня, мне кажется, особенно тяжело: если ты дашь пациенту совет и он окажется бесполезным, то на тебя наверняка подадут в суд. Это, должно быть, очень обостряет профессиональное чутье. Или, наоборот, напрочь отбивает охоту хоть что-то делать. Наверное, именно поэтому она говорит «Давай еще об этом побеседуем» раз пятнадцать за час.

      В конце концов мне все же удалось выжать из нее несколько намеков на темы, о которых, как она думает, мне было бы полезно писать, – семья, друзья, школа, свободное время. Ничего такого, о чем я бы сам не догадался, но уже хоть что-то. Так и быть, сделаю то, что она сказала.

      Знаете, как это бывает в книгах и фильмах, когда герою предназначено сделать то, о чем он и не догадывается? Как Люку Скайуокеру суждено стать великим джедаем и привести повстанческий альянс к победе, но он об этом не знает, потому что живет на Татуине. Или как Фродо суждено уничтожить кольцо всевластья в Роковой горе, а он думает, что всю жизнь проживет в Шире.

      Есть целая научная теория про это, называется «Путь героя»: люди, живущие ничем не примечательной жизнью, вдруг совершают нечто великое, становятся частью чего-то большего, чего-то более значительного, чего-то, что они себе и представить не могли.

      Наверное, именно поэтому эти истории так популярны. Всем хочется верить, что они важнее, чем кажется, что в любой момент может произойти нечто невероятное и все перевернется с ног на голову. Тогда-то они выдохнут с облегчением: они-то всегда знали, что особенные, в глубине души всегда знали, и все разочарования, и все дерьмо, и все унылые, безнадежные дни – все было не просто так. А что до меня, то мне предназначено стать юристом. Круто, да? Это просто изменит весь мир.

      Я рассказал это доктору Каземиро во время нашего первого сеанса, когда мы с ней еще были на этапе «давайте познакомимся получше». Она ответила, что я могу сделать со своей судьбой все, что угодно. Но это лишь еще одно подтверждение уже известного мне факта: можно быть одновременно очень умным и очень глупым.

      Конечно, технически я могу делать со своей жизнью все, что мне угодно. Америка до сих пор, типа, свободная страна, я белый мужчина, у меня богатые родители, я хожу в хорошую школу – у меня есть все преимущества, которые только можно представить. Но мои возможности – как и у всех прочих – ограничены. Люди не любят говорить об этом, потому что это идет вразрез с панамериканской мечтой о меритократии, с идеей о том, что тебя