Бедный родственник. Клавдия Лукашевич

адок плелась тихо; ямщик дремал на козлах; кажется, дремал и седок, плотно закутавшись в шубу.

      Дорога была ровная; снег пушистый и ослепительно белый: он, вероятно, только что выпал и не успел почернеть от езды. Воздух был прозрачный, с легким морозцем. В такую пору ехать – одно наслаждение. Но не так думали седок и ямщик.

      Темнело. На далеком синем небе загорались ранние звезды, по белому снегу виднелась дорога, по сторонам ее – мелкие кустарники, вдали обрисовывались темные силуэты не то гор, не то леса.

      Ямщик вдруг встрепенулся на козлах и подогнал лошадей. Седок тоже оправился и сел поудобнее. Он не спал и из-за приподнятого воротника зорко следил за ямщиком. Тот, покрикивая на лошадей, повернулся и посмотрел на седока из-под рукава своего кафтана. Лицо у него было круглое, с бородкой, черты лица крупные; сам он был коренастый детина, широкоплечий, высокого роста.

      – Как он на меня странно смотрит, – подумал седок, приподнялся с сиденья, опустил воротник и закашлялся.

      Ямщик замахал кнутом и звонко свистнул на лошадей.

      «Свистит… Дает о себе знать», – подумал седок.

      – Послушай, любезный, – сказал он. – Ты у меня так свистеть не смей!

      Ямщик ничего не ответил, но, проехав с версту, снова обернулся и в упор посмотрел на седока.

      «Опять смотрит, – подумал тот. – Ну, погоди ж ты! – Я тебя приструню, приятель»

      Ямщик, кажется, хотел свистнуть, но как бы вспомнил что-то, и из его рта вылетел неопределенный звук вроде шипения, который моментально замер.

      Седок завертелся в кибитке и сильно крякнул.

      Ямщик быстро обернулся и посмотрел на него пристально и долга.

      Тогда седок привстал в кибитке и, положив руку на плечо ямщика, сказал отрывистым и резким тоном:

      – Послушай, любезный, если ты еще раз обернешься и станешь так на меня смотреть, то я всажу тебе в спину пулю. Слышишь? У меня ведь в руках револьвер. Так и знай!

      Ямщик опять ничего не ответил, но как-то весь съежился на козлах и погнал шибко лошадей. Откуда у тех и прыть взялась!

      Кибитка, подпрыгивая, пролетела стремглав по мосту, поднялась на гору и спустилась в лощину. Дороги была глухая: ни прохожих, ни приезжих; по обеим сторонам темнел густой лес. Деревья, запорошенные снегом, стояли близко друг к другу и, раскинув широко ветви, казались сказочными великанами.

      – Что ты гонишь лошадей как сумасшедший? – крикнул сердито седок.

      Ямщик молчал и, не обращая внимания на слова барина, стал еще сильнее хлестать кнутом по худым бокам лошадей. Кибитка неслась, как стрела, по темной лощине.

      – Не смей так гнать лошадей! Слышишь!? Тебе я говорю! Поезжай тише… Ты что же это?! Тише! – кричал барин, привстав в кибитке и схватив ямщика за плечи.

      – Сидите себе, барин. Я знаю, что делаю… Не впервые…Тут место нехорошее. В этой лощине всяко бывает. Поскорей бы из нее выехать, – тревожным голосом ответил ямщик, не оборачиваясь.

      Не успел он это сказать, как в то же мгновение на повороте, из кустов, с правой стороны дороги выскочили двое людей; они громко закричали, чем-то махнули и бросились к кибитке. Испуганные лошади шарахнулись в сторону и остановились, так как зацепились постромками за кусты. Затем произошло что-то ужасное: крики, возгласы, брань, возня, грохот, борьба. В темноте ничего нельзя было разобрать. Седок беспомощно кричал, порываясь выскочить из кибитки, но его толкали в грудь, стягивали с него шубу, тащили шапку, рылись в его вещах. Наконец сильные руки закрыли ему рот и сдавили горло; в то мгновение в его голове мелькнуло, что все уже кончено; затем он потерял сознание…

      Сколько времени прошло – неизвестно, но когда барин очнулся и пришел в себя, то почувствовал, что кто-то его сильно трясет, шевелит, а над ним раздается басистый испуганный голос:

      – Барин, а барин! Да ты жив аль нет? Барин! Живы ли вы?!

      – Жив, – ответил тихо седок и пошевелился.

      – Ну, слава Богу! А кок я-то испугался! Думал, вы померши!

      – А ты кто такой?

      – Ямщик ваш! Аль еще не признаете?

      – Где же мы? Что со мной случилось? – очнулся седок и вздрогнул: ему стало жутко.

      – Едем по дороге… Такая беда вышла. Говорил ведь я. Это место такое проклятое! Тут «они» прячутся. Всякое бывает.

      – А теперь-то мы где? – снова переспросил седок, тревожно оглядываясь кругом.

      – По дороге едем. Не бойтесь. Действительно, они ехали по ровной дороге в той же самой кибитке. В вышине ярко горели звезды; кругом расстилалось снежное поле; было тихо и морозно.

      Седок, совершенно пришедший в себя, увидел, что на козлах сидит тот же ямщик: он повернулся к лошадям спиной, нагнулся к барину и смотрит на него участливо и улыбается, причем на круглом лице сверкают белые зубы.

      – Что это было такое? – содрогнувшись, спросил седок.

      – Напали бродяги… Они часто в этой лощине прячутся…Тут им лафа… Мост близко, лес, овраг, крутой поворот… Место скверное…

      – А