В тесноте, да не в обиде. Клавдия Лукашевич

мую маленькую комнатку. Подивилась я, как они поместятся в такой клетушке вдвоем. Однако ничего: устроились хорошо и зажили тихо, согласно, весело.

      Сначала я думала, что они – брат и сестра, оказалось, муж и жена. Совсем молоденькие, веселые, ласковые; сама – такая большеглазая, красивенькая, точно картинка. Мы их прозвали голубками. И все жильцы их полюбили.

      Приехали они из провинции; барину надо было учиться, сдавать экзамены, куда уж – право, не припомню. Как это родители отпустили таких детей, – не понимаю. Верно, бедность принудила.

      Бедность да нужда, видно, молодых не пугают. Мои голубки целые дни воркуют, смеются, шутят. Им и горя мало, что по одному платьишку на плечах, что башмаки в дырках, что иной раз и едят не досыта.

      Рано утром Николай Николаевич, так звали моего нового жильца, уходил учиться, в библиотеку, – сказывала его барыня. А она то книжки читает, то лепечет, поет, как пташка, около меня увивается… Иной раз надоест, а то опять пожалеешь: молода, глупа, как тут не помочь.

      – Хозяюшка, голубушка, – она меня всегда так звала, – позвольте мне постряпать, когда плиту разведете, – просит моя молодуха. – Мой Николаша придет голодный, как волк.

      – Господь с вами, Любовь Ивановна, стряпайте. Разве мне плиты жаль…

      – А вы меня поучите!

      – Поучу. Не то вы, как намедни, всю провизию перепортите.

      – Я хочу для мужа малороссийский борщ сварить. Он у меня хохол: любит борщ ужасно…

      – Делай, моя красавица, что хочешь…

      Не успеешь обернуться, а ее и след простыл. Вернется через четверть часа, покатывается, хохочет и меня насмешит до слез. Искала малороссийского сала да каких-то баклажанов, зашла в сливочную, в булочную и даже в суровскую. Ну, конечно, ее приказчики на смех подняли. И вернулась ни с чем.

      Иной раз такое кушанье состряпает, что, кажется, ни за что и в рот не взяты.. То пересолит, то переварит, то пережарит… А муженек придет, – ест да похваливает.

      – У меня Любаша – золото, – говорит. – Отличная хозяйка! Ишь, как вкусно стряпает…

      «Как не вкусно?! Молоды, здоровы, счастливы – тут, конечно, все хорошо», – подумаю я про себя.

      Перед праздником мои молодые получили деньжонок, должно быть, из дома, с родины. Притихли что-то.

      В самый сочельник Любовь Ивановна и говорит мне:

      – Хозяюшка, голубушка, я хочу елочку сделать.

      Я удивилась.

      – Елку? Для кого же? Для муженька, что ли?

      – Да, для мужа… И у них в семье, и у нас всегда бывали елки… Так скучно вдали от своих и от родины. Хоть потешить себя…

      Мне стало смешно.

      – Вот дитятко малое! Делайте, родная, коли охота… Мне не помешаете.

      Принесла она такое огромное дерево, что и в комнату не лезет. Стала его подрезать да подпиливать, внесли в их клетушку, и пошевельнуться негде. А они радуются, хохочут.

      – Как хорошо! Какая прелесть! Смолой пахнет, точно в лесу… У нас, хозяюшка, на родине леса большие, густые. Какой там воздух чудесный!