Авантюристы. Ольга Крючкова

супруга Петра Анисимовича, Глафира Сергеевна, дама пышная и решительная во всех отношениях, сотрясала воздух и так весь пропитанный пылью от множества вещей, своим зычным голосом:

      – Анфиска! Дашка! Поторопитесь! Уже слышна орудийная канонада! Чего доброго француз застанет нас прямо в доме со всем добром – вот уж будет чем потешиться неприятелю!

      Девки переглянулись: попадать в руки ужасным французам им вовсе не хотелось, и они с пущим рвением начали упаковывать барские платья.

      Петр Анисимович не поддавался всеобщей суете и панике, он ходил по дому, молча, созерцая удручающую картину: картины сняты и завёрнуты, персидские ковры скатаны в рулоны, посуда упакована, одежда вынута из шкафов и дожидается, когда, наконец, ей займутся неповоротливые Анфиска и Дашка. Слова хозяйки возымели на девок необыкновенное действие, и они с перепугу, упирая сопли и слёзы рукавами ситцевых рубах, а то и вовсе подолом цветастых сарафанов, начали поторапливаться.

      – Пётр Анисимович! Душа моя! – проревела Глафира Сергеевна. – Прикажи, голубчик, мужикам загружать ковры, картины и посуду.

      Барин ещё раз посмотрел на перевёрнутый вверх дном в суматохе дом, понимая, что может вернуться на одни лишь обугленные головешки, и распорядился:

      – Трофим! Загружай!

      Управляющий тотчас привёл мужиков, также томимых страхом и сомнениями.

      – Барин… – начал один из них, – дозвольте спросить вас.

      Пётр Анисимович удивился: о чём вообще можно спрашивать в такой момент?

      – Ну что тебе?

      – А что ежели энтот хранцуз, лихоманка его подери, дом сожжёт? Али догонит нас с добром-то: чаво делать станем?

      Горюнов задумался: подобные мысли не давали ему покоя уже второй день.

      – Упаси Господь от такой напасти! Надобно надеяться на нашу армию. Авось, с Божьей помощью всё и образуется.

      Мужики переглянулись: ну да, они и забыли, что в России всё решает Его Величество «Авось»!

* * *

      – Лизавета! – окликнула Глафира Сергеевна прислугу. – Ну, что ты спишь прямо на ходу? Ты постельное бельё упаковала, как я велела?

      – Да барыня, всё как сказано…

      Лизавета указала на сундук, доверху нагруженный бельём из отменного фламандского полотна.

      – Хорошо…

      – Барыня… – начала было Лизавета.

      – Говори быстро, не тяни!

      – Позвольте остаться, мать уж больно хворая. Не перенесёт она дороги-то до вашего поместья в Горюново.

      – Дело твоё. Смотри не пожалей потом, – ответила барыня. – За домом приглядывай, раз уж остаёшься.

      – Слушаюсь, Глафира Сергеевна.

      В гостиную вошли двое мужиков, они подхватили за боковые кованые ручки сундук с бельём, и потащили грузить в телегу.

      Виктор, которого до недавнего времени Глафира Сергеевна, следуя моде, называла на французский манер, произнося имя ненаглядного чада с ударением на последний слог, носился по дому. Прислуга только и успевала, что уворачиваться от чрезмерно активного юноши. Он размахивал отцовской саблей и кричал:

      – Подайте мне сюда Наполеона, я выпущу ему кишки!

      – Перестань носиться! – одёрнула его мать. – Пятнадцатый год уже, а ты всё в игрушки играешь. Лучше помоги отцу.

      Виктор остановился, огорчившись, что его развлечение прервали столь грубым образом, и неохотно поплёлся прочь из гостиной, в надежде, что не встретит отца.

* * *

      Лизавета, стараясь не привлекать к себе внимания, «вынырнула» из господского дома, впрочем, на неё всё равно никто бы из господ или прислуги не обратил внимания. Не до того было.

      Однако её неожиданно окликнули:

      – Лиза!

      Девушка обернулась – навстречу шёл Фрол, кучер соседского помещика Сазонова. Пётр Анисимович Горюнов давно приятельствовал с Сазоновым. А прислуга – тем паче.

      – Фролушка! – девушка бросилась к своему возлюбленному. – Господи, что теперь будет-то?.. – она не выдержала и залилась слезами.

      Кучер обнял сою пассию, попытавшись успокоить:

      – Ничего, побьём хранцузов! Не сумневайся… – он привлёк Лизу и поцеловал в губы. – Уезжаю я с барином и его семьёй в Нижние Вешки, туды хранцузы, могёт не доберутся.

      Девушка всхлипнула.

      – Я остаюсь здесь…

      – Как? – удивился Фрол. – Зачем?

      – Мать совсем плохая, того гляди помрёт. Кто её похоронит как не я? Прощай, Фролушка, свидимся ли ещё? – Лиза снова заплакала. – Коли нет, знай – любый ты мне всегда был…

      Кучер растрогался, прослезился и ещё раз привлёк к себе возлюбленную.

      – Свидимся, не сумневайся…

      Он отстранил от себя девушку и быстро ушёл со двора. Та так и осталась стоять, не замечая ничего вокруг себя – слёзы застилали её глаза.

      …Лиза вошла в комнату, в ней царил полумрак, мать лежала на лавке, прикрытая меховым зимнем салопом