Сердце под скальпелем. Аркадий Аверченко

анятная штучка. Я думаю, на номер четвертый ее можно было бы поймать.

      Я не знал этого человека – мы с ним только что познакомились. Наружность его была самая ординарная и незначительная. Никто не мог бы предположить в нем удивительной, оригинальной натуры: среднего роста, худощавый, с черными, опущенными книзу усиками и лицом, темным, будто от загара; глаза быстрые, искательные.

      Я, признаться, не понял сразу – что это за номер четвертый, на который, по словам моего соседа, «можно поймать» даму.

      Такой термин мог быть у коммивояжера – торговца дамскими вещами, у сыщика охранного отделения или, еще проще, у вора, милого добродушного экземпляра, почему-либо принявшего меня за одного из своих.

      – Вы говорите, четвертый номер? – неопределенно спросил я.

      – Да. А вы не согласны? Не думаете же вы, что с ней можно обойтись первым или вторым номером – это слишком для нее примитивно!

      Надеясь что-нибудь выведать у него, я спросил, заинтересованный:

      – Второй номер – работа без инструментов?

      – О господи! Все номера – работа без инструментов. Какие там, к черту, инструменты!

      – Так вы больше склоняетесь к четвертому номеру?

      – К четвертому. Э, чертова работа! Да вы, вероятно, не знаете четвертого номера?

      Я не знал ни одного номера – от первого до последнего, и мог признаться в этом с чистой совестью.

      Но, не желая показать себя неопытным простаком, заявил:

      – Четвертого, действительно, я как будто не знаю.

      Незнакомец заговорил монотонным деловым тоном:

      – Исключительная заботливость и предупредительность. Подчеркивается, что вы знаете обычаи света, и если берете ее за руку после десяти фраз и целуете, то это якобы простая фамильярность, в дороге допустимая. Номер четвертый основан на том, что все ваши подходы и любезности как будто кем-то где-то уже установлены и против них нельзя возражать, боясь прослыть смешной и синим чулком. Тем более что предыдущая заботливость и предупредительность обязывает к снисходительности. К номеру четвертому существует небесполезное примечание: «Полезно при первой встрече принять вид человека, остолбеневшего от удивления и восторга перед красотой обрабатываемого объекта. Можно быть даже неловким от смущения в первый момент – это всегда прощается».

      – Это что же… – спросил я, ошеломленный. – Нечто вроде «Кодекса волокитства»?

      – Ну конечно. Я же Волокита и есть.

      Он это сказал таким тоном, каким говорят: «Я инженер путей сообщения» или: «Я служащий кредитного общества».

      – Кто же выработал этот… гм… любопытный кодекс?

      – Кто выработал! Жизнь выработала! Я его только анализировал, систематизировал научным путем и стал применять в обработанном, очищенном от ненужного виде. Согласны вы, что номер первый, как примитив, восхитителен?

      Как всякий ученый, он думал, что весь мир знаком с его трудами и знает их наизусть.

      – Первый номер? Не можете ли вы, во избежание путаницы, освежить эти номера в моей памяти по порядку.

      Он пожал плечами и с готовностью начал тем же деловым, немного однообразным тоном:

      – Номер первый . Это не тонкая столярная работа, а если можно так выразиться – грубая, плотничья. Говорится просто: «Сударыня! Жизнь так прекрасна, надо торопиться. Второй раз молодости уже не будет. Надо ловить момент! Мы оба молоды и прекрасны – пойдемте ко мне на квартиру». Если она скажет, что это «грех», можно возразить самым небрежным тоном: «Какой там, к черту, грех, все пустяки и трын-трава, а рая никакого и нет!» После чего других возражений уже не предвидится. Но повторяю: номер первый – это базарный грубый номер для первых встречных дурочек.

      Номер второй . Ошеломляющая грубость. Вы говорите: «Послушайте, ну что там ломаться, ведь я знаю, что я вам нравлюсь. Вы сейчас же должны меня поцеловать, слышите?» Тут даже уместен переход на «ты». «Мы, маленькая, я вижу, одного поля ягоды, а если ты будешь кочевряжиться, то мне недолго тебя и придушить. Иди же сюда, пока я не оттрепал тебя хорошенько!» Это так называемая работа «под апаша», и ее может недурно провести самый благомыслящий почтенный человек, который в другое время мухи не обидит. Увы! Женщина чаще, чем думают, любит свирепые страсти.

      Номер третий . Равнодушие, смешанное с пренебрежением. Вы стараетесь говорить женщине все время колкости и вообще подчеркиваете, что она самая ординарная натура, которых вы видывали сотнями. Ничто так не разжигает женщину, как это. Она в слепой злобе сейчас же захочет показать, что она не такая, захочет покорить под нози своя такого строптивого мужчину, такая победа кажется ей сладкой – и вот уже она бьется, бедненькая, в расставленных вами сетях.