Волга. Аркадий Аверченко

казалось, говорило: «Да скоро ты, наконец, кончишь, господи!»

      Здоровеннейший мужчина приговаривал:

      – Вот тебе разбитый бокал, вот соусник, вот провансаль!

      И бокал, и соусник, и провансаль – как две капли воды походили друг на друга: это были обыкновенные пощечины, и различные названия их служили просто какими-то символами.

      После провансаля буфетчик наделил парня «невытертыми рюмками», «закапанной скатертью» и какой-то «коробкой бычков».

      Когда парню приедалось однообразие ощущения, парень поворачивал лицо в другую сторону, и вторая, отдохнувшая, щека бодро выносила и «фальшивый целковый от монаха», и «теплое пиво», и «непослушание маменьке».

      Толстый купец, пивший в углу теплое пиво, восторженно глядел на эту сцену, делая машинально те же движения, что и буфетчик, и качая лысой головой в такт каждому удару.

      – Что это такое? – спросил я радостного купца.

      – Это, государь мой, наше русское волжское воспитание. Чтобы, значит, помнил себя. Сынок это евонный.

      – Да ведь он его как скотину бьет?!

      – Зачем как скотину?.. Скотину без пояснения лупят, а он ему все так и выкладывает: «Это, говорит, за соусник, это за теплое пиво». Парень, стало быть, и знает – за что.

      – И вы думаете, это помогает? – брезгливо спросил я.

      – Батюшка! А то как же? Да парень после этого ноги его будет мыть да воду пить!

      Я пожал плечами.

      – Если первая часть этой операции и имеет гигиеническое значение, то вторая…

      – Чего-с?

      – Я хочу сказать, что такое обращение делает человека глупым, забитым и тупым.

      – Ничего-с. Нас так тоже учивали, а посмотрите – и на слово ответим, и дело исделаем.

      Старая женщина подошла к стойке, поглядела на буфетчика и заботливо сказала:

      – Ну и будет. Ишь ты, упарился…

      – Мать ихняя, – кивнул на нее купец. – Строгая семья, правильная.

      Младший член этой семьи наконец избавился от «соусников» и «монашеских монет». Отец ударил его в последний раз, оттолкнул и, придвинув к себе стаканы, стал их перетирать. Сын взял тарелку и, в свою очередь, принялся тереть мраморную доску буфета.

      – Правильно, – сказал мне купец. – Удовольствие исделай, а работы не забывай.

      II

      Пароход подходил к большому городу. На палубе стоял здоровенный буфетчик, одетый по-дорожному, жена его и сын.