Смешное в страшном. Аркадий Аверченко

торые были бы совершенно правильны, если бы… около нас был действительно настоящий труп.

      Но Россия – не труп. Долго хлопотали, много сделали для того, чтобы превратить ее в неподвижное, гниющее, мертвое тело, однако – руки коротки у горе-хирургов. Пациентка все-таки жива.

      У нее выпустили кровь – новая кровь разольется по жилам и могучими бодрыми толчками пробудит к деятельности затихшее сердце.

      Ей выкололи глаза, а она уже начинает прозревать.

      Вырезали язык, а она говорит. Пока еще тихо, бессвязно, но будет час, загремит ее голос, как гром, и многие подлецы и шулера задрожат от ужаса, а для нас это будет раскатом весеннего грома, за которым следует бодрый, теплый дождик, освежающий, смывающий всю грязь…

      Ей отрезали руки, ноги… Ничего! Придет час – срастется все. Еще крепче будет.

      Ну – видите? При чем же здесь битье в грудь и посыпание скорбных глав пеплом?..

      Значит, смеяться можно.

      Больше того – смеяться должно. Потому что у нас один выбор: или пойти с тоски повеситься на крючке от украденной иконы, или весело, рассыпчато рассмеяться.

* * *

      Здесь перед вами – «очерки нового быта», выкованного мозолистыми руками пролетариата: Зиновьева, Троцкого и Ко…

      Аркадий Аверченко

      Голодный пикник

      Глава I. С визитом

      Гришка Зерентуй, советский нувориш, разбогатевший на ночных обысках без мандатов, был парень не промах.

      Распухши от денег и бриллиантов, он решил, что теперь самое фартовое дело – пролезть в высшее общество.

      – Богатый человек без связей – гнилая работа, – сказал он самому себе. – Дергану-ка я с визитом до самой до мадам Ульяновой – Лениной. Примет меня – клевое дело, дадут по шее – «нарежу винта». Ничего не попишешь.

      Из романов он знал, что в высшем обществе визит – чистое, благородное дело. «Приеду, разденусь в вестибюле, выйдет мажордом… Спрошу: «Принимают?» – «Как прикажете доложить?» – Выну карточку с золотым обрезом, скажу: «Доложи!»… «Пожалуйте в будуар!» – Очень все будет фельтикультяпно».

      В действительности начало визита немного разошлось с этими изящными предположениями.

      Когда он элегантно взбежал на крыльцо, откуда-то выскочил детина, обвешанный «маузерами», «наганами» и «кольтами», как рождественская елка картонажами. Детина навалился на Гришку сзади, ловко завернул руки за спину и прохрипел:

      – Куда лезешь, сволочь?

      – Что вы, помилуйте! Я с визитом до мадам Лениной.

      – Мандат имеешь?

      – Да я просто как знакомый. Какой там, к чертям собачьим, мандат?

      В связи с переменой светской обстановки и с Гришки слетела вся светскость…

      – Я другого так хватану за руки, что два дня вертеться будет. Твое дело доложить, а не набрасываться, как бешеный кобель.

      – А мне, впрочем, что. Идите. Там все одно осмотрют.

      Тяжело дыша после борьбы, Гришка вошел в переднюю и, подойдя к зеркалу, стал оправлять фисташковый атласный галстук.

      Двое каких-то быстро сбежали с лестницы и, наставив что-то на Гришку, скомандовали:

      – Руки вверх!

      – На какой предмет? – спросил Гришка, поднимая руки.

      – Оружия нет ли? Ну-ка, покажи карманы… А сзади? А за пазухой?

      Обыскали. Снова спросили мандат. Узнав, что «с визитом», удивились и будто не совсем поняли.

      – Ну иди, что ли. Там у товарища Лениной Троцкая сидит. Наверху проведут, куда надо. Только ежели из фарфору, аль из бронзы что сопрешь, все равно на выходе обыщем…

      – Кель выражанс, – подумал Гришка, пожимая плечами и проходя по многочисленным пустым комнатам…

      Глава II. Causerie[1] о голоде

      – Простите, мадам, что я так нагрянул без приглашения, – расшаркался Гришка Зерентуй, целуя дамам ручки. – Позвольте вручить для ради первого знакомства…

      – Что это такое?

      – Три триллиончика чистоганом для ваших бедных, мадам, от неизвестного!

      – О, мерси… Ах, сейчас столько бедных, столько нужды, что прямо всякий грош дорог! Вы служите?

      – О, нет. Я так просто, кой-чего.

      Помолчали.

      – До вашего прихода мы говорили о голоде. Этот голод прямо меня угнетает.

      – Да что вы! Какое безобразие, – сочувственно прочмокал языком Гришка. – Голод, оно действительно. Неприятное занятие.

      – Ах, и не говорите. Я все время думаю, что они там едят, чем питаются? В газетах пишут все о непонятных продуктах: какой-то конский щавель, лебеда, суп из травы, дубовая кора, корешки, желуди…

      – А вы знаете, – защебетала madame Ленина. – Мне бы так хотелось всего этого попробовать… Но где тут достать в Москве? Я просила мужа – он говорит: глупости!

      В оборотистой голове Гришки мелькнула мысль: вот путь для укрепления

1

Непринужденный разговор, беседа (фр. ).