Чехо-Словакия. Аркадий Аверченко

арю…»

      – Очень недурной городишко, – прозаично перебил мои грезы импресарио – этот человек с книжкой театральных билетов вместо сердца и с идеалами, заключающимися в красиво отпечатанной афише.

      – По отношению к Праге вы могли бы выражаться почтительнее, – сурово заметил я.

      – Я восхищен Прагой. Чего ж вам еще нужно… – Я просветлел.

      – А-а, понимаю. Вам нравятся эти живописные серые дремлющие дома, многовековый сон которых…

      – При чем тут дома… Я восхищен тем, что здесь нет этой идиотской манеры – заклеивать чужие афиши.

      – Черт знает о чем вы говорите! Какие афиши?!

      – Обыкновенные, театральные. Я знал города, где только что наклеишь афишу, как другой импресарио уже бежит и наклеивает на вашу афишу свою.

      – Глупости вы говорите.

      – Нет-с, не глупости. Да вот вам наугад одна из многочисленных историй. Приехали в один город два гастролера, и выпустили их импресарио афиши. Вышел один импресарио погулять, полюбоваться на расклеенные афиши – глядь, а они уже сплошь заклеены его конкурентом… Побежал он домой, взял новые и пошел заклеивать афиши конкурента собственноручно. Только что кончил, видит, идет конкурент с пачкой афиш под мышкой и с ведром клею. Ходит и заклеивает только что наклеенные афиши. Побежал первый домой за свежими афишами – и давай восстанавливать свои нарушенные права. Около одного пункта оба сошлись. Стоят молча друг около друга и клеят. Один наклеивает, другой искоса взглянет на него да на свеженькую афишу свою и прилепит. Полчаса они так клеили одна на другую – прямо слоеный пирог на стене получился!

      – Чем же кончилось? – спросил я, не на шутку заинтересованный.

      – У первого афиши раньше кончились. Посмотрел он на свои пустые руки, вздохнул, снял пиджак, мазнул по нему кистью и залепил пиджаком афишу конкурента. Обиделся тот за такое нарушение театральной этики да хвать беспиджачного кистью по голове…

      – Убил?!

      – Не особенно. Тот два месяца в больнице пролежал, а этот два месяца в тюрьме просидел. Сенсационнейший процесс был, но в результате оба по хорошему сбору сорвали. Знаете, я запишу, чтоб не забыть.

      – Что запишете?

      – Что в Праге такое хорошее правило – афиши не заклеивать. Приеду в Россию – у себя введу.

      – Мне здесь другое нравится, – задумчиво сказал я. – Очень любят здесь старину и сохраняют ее. Есть дома, которые по пятьсот лет стоят, и их любовно берегут. А у нас в России на старину смотрят, как на рухлядь. Вернусь в Россию – буду пропагандировать сохранение старины. Запишите, чтобы не забыть.

      – Запишу. А потом тут хорошая манера: при пивных заводах есть такие садики – дают только пиво на стол, а сосиски и ветчину посетители с собой в бумажке приносят. У нас в России хозяин пивной за это огромный скандал закатил бы. Да и посетитель считал бы моветоном и верхом мещанства – прийти в ресторан со своими продуктами. А ведь – очень удобно. Запишу в книжку, чтоб не забыть, и потом в России введу.

      – А мне вот тоже нравится, что город просыпается с зарей и в шесть часов утра уже работа в полном ходу. Записать, а?..

      – Запишите.

      – А соколов видели? Какие молодцы! Тренированные, бодрые. Всегда с музыкой, и публика их приветствует кликами и аплодисментами. А наша русская молодежь… Я запишу, а?

      – Запишите. Кстати, вот трамвай идет. Ну-ка, кто ловчее вскочит на ходу…

      Я употребил ловкий, чисто сокольский прием и, как птица, взлетел на подножку трамвая. Импресарио – за мной.

      Но… тут случилось что-то непонятное… кто-то крикнул, кто-то свистнул, трамвай остановился, и молодцеватый полицейский вежливо отнесся ко мне:

      – С вас четыре кроны.

      – Так я их кондуктору уплачу, – бодро возразил я.

      – Нет, мне. Штраф. Нельзя вскакивать на ходу.

      – А у нас в России…

      – Вот вы в России и скачите.

      Дальше мы пошли пешком.

      – Записать? – спросил притихший импресарио.

      – Насчет чего?..

      – А вот насчет скакания. Когда в Россию вернемся, чтоб ввести.

      – Гм… запишите, пожалуй, только помельче… А вот на углу русские газеты. Купите. Интересно, как поживает Ленин.

      Мы развернули газеты и уткнулись в них носом с таким интересом, будто о болезни родного отца читали.

      – Жив еще!

      – Жив, но уже, как говорится, ни папа, ни мама не скажет.

      Сзади кто-то деликатно тронул меня за плечо. Я оглянулся.

      – Пожалуйте четыре кроны штрафа, – сказал полицейский.

      – За что?!

      – На улице читать запрещено.

      – Да я и не читал.

      – А что ж вы делали?

      – Жарко, я хотел лицо утереть газетой. Знаете, при нашем беженском положении, когда нет носовых платков…

      – Утираться газетой, на которой свежая краска! Тогда я вас оштрафую за нечистоплотность.

      Я