Святые души. Аркадий Аверченко

ялся я внутренне. – Знаем мы, какая ты натурщица. Такая же, как я художник…

      Потом я призадумался. Поехать, что ли? Вообще я человек такой серьезный, что мне не мешало бы повести образ жизни немного полегкомысленней. Живут же другие люди, как бабочки, перепархивая с цветка на цветок. Самые умные, талантливые люди проводили время в том, что напропалую волочились за женщинами. Любовные истории Бенвенуто Челлини, фривольные похождения гениального Байрона, автора глубоких, незабываемых шедевров, которые останутся жить в веках.

      – Извозчик!!

      ………………………………………………

      В глубине большого мрачного двора я отыскал квартиру номер седьмой и позвонил с некоторым замиранием сердца.

      Дверь открыла угрюмая горничная – замкнутое в себе существо.

      – Что угодно?

      – Голубушка… Что, натурщица, вообще… здесь?

      – Здесь. Вы художник? Рисовать?

      – Да… я, вообще, иногда занимаюсь живописью. Вы скажите там… Что, вообще, мол, все будет как следует.

      – Пожалуйте в гостиную.

      Через минуту ко мне вошла прекрасно сложенная, красивая молодая женщина в голубом пеньюаре, который самым честным образом обрисовывал ее формы. Она протянула мне руку и приветливо сказала:

      – Вы насчет позирования, да? Художник?

      «Пора переходить на фривольный тон», – подумал я.

      – Художник? Ну что вы! Хе-хе! Откуда вы могли догадаться, что я художник?

      Она засмеялась.

      – Вот тебе раз! А зачем бы вы тогда пришли, если не художник? В академии?

      – Нет, не в академии, – вздохнул я. – Не попал.

      – Значит, в частной мастерской. У кого?

      Я общительно погладил ее руку.

      – Какая вы милая! А вот догадайтесь!

      – Да как же можно догадаться… Мастерских много. Вы можете быть и у Сивачева, и у Гольдбергера, и у Цыгановича. Положим, у Цыгановича скульптура… Ну, еще кто есть?.. Перепалкин, Демидовский, Стремоухов… У Стремоухова, да? Вижу по вашим глазам, что угадала.

      – Именно, у Стремоухова, – подтвердил я. – Конечно, у него.

      Она оживилась.

      – А! У Василия Эрастыча! Ну, как он поживает?

      – Да ничего. Пить начал, говорят.

      – Начал? Да он, кажется, лет двадцать, как пьет.

      – Ну? Эх, Стремоухов, Стремоухов! А я и не знал. Думал сначала: вот скромник.