Тихая тень (Луиза-Елизавета Алексеевна и Александр I). Елена Арсеньева

ее, чуть приподняв брови.

      Так и есть, это не вздох, а всхлипывание. Мелания еще совсем девочка, и, может быть, это первая смерть, которую она видит в жизни. Тем более что весь последний месяц она ходила за больной сестрой Верой и привязалась к ней. Варвара подумала, что к этой женщине довольно трудно было привязаться. Она была так замкнута, держалась так отчужденно от прочих сестер Новгородской обители… И молчала, она всегда молчала, она не проронила ни единого слова с того мгновения, как Варвара впервые увидела ее на пороге обители, – и по сей день! Тогда, более тридцати лет назад, в монастыре была другая настоятельница, а Варвара была еще послушницей. Правда, матушка называла ее своей помощницей и секретарем, однако в тот день у Варвары было послушание в привратницкой. И так вышло, что именно она отворила двери на резкий, требовательный стук.

      На пороге стояли две женщины в черном. Обе они были под вуалями. Одна, ростом повыше, сложением поплотней, в скромной шляпке, поддерживала другую – маленькую, худенькую, согбенную, покрытую платком. Она слегка покачивалась, словно была бесплотной тенью, которую могло поколебать любое дуновение ветра. Или так утомлена дорогой?

      Ее шаги были беззвучны, словно она не касалась земли, как и положено тени.

      Та женщина, которая была повыше и покрепче, усадила свою усталую спутницу на лавку, велела Варваре подать ей воды, а сама потребовала встречи с настоятельницей. Во всем ее облике была непонятная, непривычная мирская властность, и хотя Варвара мало что знала о той жизни, которая протекала за монастырскими стенами, она сразу ощутила, что эта женщина занимает там какое-то высокое положение. Но, стало быть, ее спутница, о которой она так печется, к которой относится так почтительно, еще более высокопоставленная особа?

      Варвара доложила о посетительницах. Матушка приняла высокую женщину, а другая – «тихая тень», как ее про себя назвала Варвара, – так и сидела в темном уголке приемной, опустив лицо, скрытое вуалью.

      Варвара исподтишка поглядывала на нее, думала, что гостья небось задремала, и досадливо хмурилась, когда спицы – она постоянно что-нибудь вязала для детского приюта, опекаемого монастырем, вот и сейчас в спицах болтался почти готовый носок, – звонко щелкали одна о другую, тревожа тишину.

      Потом вышли настоятельница и гостья. Варвара поразилась тому, какое странное, встревоженное лицо у матушки. Рука, безотчетно перебиравшая четки, заметно дрожала.

      Гостья кивнула настоятельнице, потом подошла к своей спутнице и замерла перед ней. Мгновение стояла так, потом вдруг поклонилась… странно так поклонилась, не переломилась в поясе, не упала на колени, чтобы коснуться лбом земли, а плавно, медленно присела, чуть склонив стан. Руки взлетели, кисти изящно изогнулись, подхватив края широкой юбки.

      «Тень» слабо шевельнулась и протянула тонкую руку, обтянутую черной перчаткой. Высокая женщина припала к этой руке, и казалось, прошло невыносимо много времени, прежде чем смогла от нее оторваться.

      – Прощайте, – пробормотала сдавленно. – Храни вас Бог!

      Ответа не последовало, и гостья ушла, по-прежнему держась чрезвычайно прямо, однако плечи ее чуть вздрагивали.

      – Сестра Варвара, – негромко проговорила матушка. – Прими новую насельницу нашей обители. Назначим день крещения и дадим ей новое, не мирское имя, а пока… пока мы будем звать ее Молчальницей. Она дала обет не произносить ни слова. Запомни сама и скажи сестрам, что чужие обеты надобно почитать. Впрочем, я им сама все скажу.

      Варвара помнила, что Молчальница приняла постриг 17 сентября – в день мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софьи. Для нее было избрано имя Вера, и под этим именем Молчаливая тень прожила в монастыре более тридцати лет. И вот сейчас Варвара – уже матушка, уже настоятельница – приняла ее последний вздох и закрыла ее глаза, которые некогда были голубыми, а теперь словно бы отцвели, как незабудки. И сейчас снова, как и прежде, как и всегда, поразила ее мысль: да неужто правда то, что открыла прежней настоятельнице высокая женщина, которая привела Молчальницу в обитель? Неужто правда то, что открыла матушка своей преемнице Варваре на смертном одре? Неужели сейчас испустила последний вздох не кто иная, как…

* * *

      – Пусть приедут обе, – сказала Екатерина, и сын ее, великий князь Павел, только кивнул, ибо тон матери не допускал возражений. – Посмотрим и выберем.

      Она окунула перо в чернильницу и вернулась к письму, которое писала графу Николаю Румянцеву, русскому посланнику при германских дворах:

      «По прибытии в Петербург они будут жить в моем дворце, из которого одна, как я надеюсь, не выйдет никогда…»

      – Как же никогда, ваше величество? – робко спросил Павел. – Что ж она будет делать в вашем дворце всю жизнь?

      Екатерина уничтожающе посмотрела на сына:

      – Подумай, голубчик! Хорошенько подумай!

      – Предполагается, что одна из этих принцесс станет женой великого князя Александра, – с нескрываемой издевкой подсказал сидевший подле императрицы Платон Зубов и бросил кусочек булки левретке.

      Левретка обнюхала булку,