Рабин Гут. Алексей Лютый

маются. Например, снег тунгусам продают.

      Но Семен Абрамович у меня не такой. Ему если что в голову придет, то и арапником это желание из-под волос не вышибешь. Не знаю, может, он сейчас и раскаивается, что в пятом классе выменял у приятеля милицейскую фуражку на дырявый резиновый мяч. Однако с тех пор он ее снимает только тогда, когда ложится спать. Даже в ванную в фуражке заходит. В общем, мент он и есть мент. Хоть Рабиновичем его назови, хоть, как меня, – Мурзиком.

      Мурзик! А я, между прочим, кобель (в прямом смысле слова) чистокровной немецкой овчарки. Меня не где-нибудь на свалке родили, а в самом что ни на есть специализированном питомнике. Пять лет назад. Вот с тех пор и терплю. Сначала бесился и рычал, а теперь привык. Что с него, Рабиновича, возьмешь?

      Он меня и мышей ловить пытался научить. Но не на того напал, гад!!! Мурзика я еще стерплю, хотя перед друзьями до сих пор стыдно, но под кота косить не буду. Так что не вышло из моего Сени Куклачева.

      Может, потому и потащил он меня с собой в милицию служить. Сначала работа мерзкая была. Таскался, как бездомная дворняга, по всяким злачным местам. Вы себе не представляете! Даже кости с помойки носить пристрастился. А что? У всех вредные привычки бывают!

      Теперь ничего, пообвыкся. Да и не гоняют уже нас так часто улицы патрулировать. Сейчас в городе поспокойней стало. Мы с Рабиновичем по большей части на концерты и футбол таскаемся.

      Я, в отличие от него, за «Спартак» болею. Сеня, может быть, тоже за кого-нибудь болел бы, но вот беда – в футболе разбирается хуже, чем я в живописи.

      – Мурзик, я тебя долго звать буду? – Это опять Рабинович. Настырный мужик мне попался!

      Да иду, иду! Не успокоится никак.

      Кто же тогда знал, что так оно все обернется? А потому я не предполагал никаких неприятностей.

      Я лениво поднялся с коврика в персональном вольере, что мне в милиции полагался, злобно посмотрел на ехидно оскаленные морды своих соседей, Рэкса и Альбатроса (везет же кобелям на имена!), и поплелся к выходу, где маячил, как тень отца Гамлета, мой Рабинович. Два этих гада восточноевропейских (тоже мне, высшая раса!) скалиться не перестали. Поэтому пришлось на них рыкнуть.

      – Фу, Мурзик! Свои, – заорал Рабинович.

      Чего фу-то? Что я, человеческого языка не понимаю?

      Как по пьяни душу мне изливать начинает, так нормальным языком говорит. А стоит протрезветь, так задолбает этими своими идиотскими «фу», «апорт», «фас». Слушать противно! Девушке своей так бы в любви объяснялся. Я бы посмотрел, как она бы ему стойку сделала.

      Рабинович держал в руке поводок. Кроме него, ничего больше в Сениных конечностях не наблюдалось. Так, если сегодня без намордника, то дело серьезное! Пойдем по ларькам милостыню просить. И то верно. Сегодня как-никак десятое ноября! Наш профессиональный праздник: День работника милиции.

      Представляете, который год уже так. Его милость с Поповым и Жомовым на праздник водку хлещут, а мне хоть бы бараньих ребрышек кинули. О мозговой кости я уж и не говорю! Травят меня, гады, то «Чаппи», то «Педигри». Самим-то до лампочки. Целыми днями химию жрут. Даже водку привыкли памперсами… Нет, тампаксами… Тьфу ты – крабовыми палочками закусывать!

      Язык с этими дурацкими словечками сломаешь! Ну какие у краба могут быть палочки? Он что, барабанщик, что ли?..

      На улице холод был собачий. Кто бы мог подумать, что десятого ноября такой морозище ударит – минус восемь? Мне-то что, я привыкший. Да и шерсть у меня что надо. А вон, посмотрите: боксер идет. И так морда противная. А еще от холода ее настолько перекосило, что хоть в рекламе снимай: «Что вы можете купить своей собаке на десять рублей в день?»

      Рабинович скрючился, словно суслик в Гималаях, и припустил почти бегом. Дурак! На фига нужно было в кожаную куртку наряжаться? Я, конечно, понимаю, что после возлияний оне-с девок кадрить пойдут. Но ведь и меру надо знать. А то, кроме длинного носа, можно и еще кое-какие отростки отморозить!

      Шли мы по улице минут десять. Сеня обычно далеко ходить не любит. Как выйдет, сразу налево поворачивает. Маршрут у него накатанный, хоть трамвай пускай: от участка и до синенького ларечка.

      Мне этот ларек вместе с его хозяином (кстати, Арменом зовут) надоели хуже блох. Как ни приду, ларечник, гад, меня «Сникерсами» пичкать начинает. И ведь не откажешься. Рабинович такую бучу поднимет. Дескать, хорошего человека обижаешь!

      – Мурзик, сидеть, – скомандовал мне Сеня, едва к ларьку подошли.

      И так сижу. Что я, порядка не знаю?

      Армен, конечно, догадывался, что мы к нему сегодня припремся. Сидел в ларьке вместо продавца и в окошко пялился. Да так пристально, как иной пес на сучку (а как еще сказать?) не посмотрит! У нас в участке один снайпер так зону обстрела глазами обшаривал. Ну его-то понять можно. Тому снайперу только дай кого-нибудь подстрелить. А Армен-то что?

      – Э-ей, Сена, да-авна нэ видэлись! – заорал Армен, распахивая дверь. – Шито так рэдка заходищь?

      Что врешь-то, гад? На прошлой неделе только были. Ну ладно. Не буду им мешать. Может быть, хоть сегодня про «Сникерсы»