Невидимый город. Елена Первушина

енье – неизменный спутник страха,

      И самый страх есть чувство пустоты.

Осип Мандельштам

      Пролог

      Лето. Страсть

      Ночь была такая, что вытяни руку – и пальцев не увидишь. Даже Меч Шелама – сверкающая полоса на небе – повернулся сегодня лезвием и казался лишь цепочкой тусклых жемчужин. Притихла, заснула маленькая лесная крепость. Вздыхая, рылись в сене коровы, вздрагивали во сне псы, изредка негромко плескала в реке рыба, да потрескивал на берегу маленький, желтоглазый, умело сложенный костер.

      Человек, лежавший у огня, поднял вдруг голову и осмотрелся. У кустов, не приближаясь к границе светлого круга, маячила какая-то тень.

      – Ты что здесь делаешь, пигалица? – сурово спросил человек.

      – Не спится, – донеслось из темноты.

      – Младая грудь томится? Гляди, добродишься – отец проснется.

      – Ничего, небось не проснется. Погреться у тебя можно?

      – А с чего это ты озябла? Говори путем, зачем пришла. Или спать иди.

      – Я спросить хочу. Клайм, я тебе нравлюсь?

      – Откуда мне знать? Я тебя и не вижу толком.

      – Так мы лет десять, почитай, знакомы.

      – То-то ты десять лет от меня по всяким темным углам и прячешься. Хочешь, чтоб я тебя увидел, – иди ближе.

      Из темноты в неверный свет костра послушно вынырнула, махнув подолом нарядной юбки, девушка. Остановилась, теребя кончик бледно-рыжей косы, потом потянулась рукой к пестрым пуговицам на кофточке.

      – Да погоди ж ты! – поморщился мужчина. – Хочешь, чтоб у всех водянников глаза от любопытства повылазили? Стой смирно, я и так все, что надо, вижу.

      И, окинув критическим взглядом ее фигурку, заключил:

      – Ничего. Толк будет. Скоро совсем созреешь. И достанется все это добро какому-нибудь славному парню, который отлично умеет выбивать перины.

      – Ничего ему не достанется, – сказала девушка.

      Она, не дожидаясь приглашения, опустилась на колени и протянула руки к огню.

      – Вот как… – протянул мужчина, забавляясь. – Что ж ты без мужа делать будешь, юница неразумная?

      – А ты меня обольсти.

      – Ага. Я – тебя, а ты – меня. И будем мы навек друзья. Не получится, милая. Я на тебе не женюсь. Колдуну жениться смысла нет. Дома мне не надо: мне весь лес – дом. А женщин на свете много.

      – Да ведь и ты не единственный тут мужик, Клайм, – сказала девушка, улыбаясь. – Не единственный и не самолучший. Да я и не прошу тебя сватов слать.

      – Так что ж тебе надо, в третий раз тебя спрашиваю?

      – А я понову отвечаю. Не спится. Хочу с тобой спать.

      – С чего ж это?

      – Девки говорят, ты это здорово умеешь. Вот я и хочу проверить. А потом уходи – за штаны тебя держать не буду.

      – А есть хоть с кем сравнивать? Да не красней ты, я же сам все узнать могу.

      – Вот и узнай.

      – А отца не боишься?

      – А ты?

      – Ох, рот-то тебе и вправду пора заткнуть. Ну, иди сюда, обольстительница.

      Осень. Власть

      Такого, чтоб пес забежал в храм Пантеон перед самой коронацией, еще не бывало. Впоследствии это сочли дурным предзнаменованием.

      Но сейчас маленький кудлатый черныш повизгивал, жалуясь на холод, и жался, будто нарочно, к пьедесталу статуи Вольпана – покровителя охоты. Молодые служки не знали, что и делать.

      Наконец один из старших жрецов махнул рукой и, пригрозив незваному гостю пальцем, велел: «Тихо сиди, а не то попросим твое сиятельство отсюда метелкой!» Песик, к немалому удивлению служек, тут же замолчал, припал к усыпанному тростником полу и благодарно забил хвостом.

      На том и порешили. В осенние праздники и людям, и зверям позволялось многое: никто не знал, сколько из них не доживет до весны.

      Осень в этот раз выдалась ранняя, холодная. По узким улицам столицы вольно гулял западный ветер, и люди, толпившиеся у дверей храма в ожидании молодого короля, стучали зубами и дули на замерзшие пальцы.

      В храме было не теплей.

      Сайнем, Сын Неба и Маг Солнца, нареченный на Острове Магов именем Вианор – Указывающий Путь, ставший совсем недавно Хранителем Равновесия Эона, втиснутый в одну из ниш толпой таких же «почетных гостей», все время ощущал спиной леденящее прикосновение каменной стены.

      Нишу с ним делила маленькая бронзовая статуя – одна из трех сотен богинь и божков храма. Судя по полураскрывшимся цветам в волосах и знакам воды на одежде, то была богиня весеннего дождя.

      Пар, заполнивший храм от дыхания людей, соприкасаясь с холодным металлом, превращался в капли, и Сайнему казалось, что маленькая богиня плачет. Он хотел бы утешить ее, но не знал как.

      В храме звонко пели трубы, славя святость королевской власти. Их голоса метались под каменными сводами, создавая причудливое