Губитель максаров. Николай Чадович

новые, а материалом для них служили добываемые неподалеку белые, красные и зеленые глины.

      Жар неба снаружи и пламя костра изнутри превращали глину в прочнейший камень, который впоследствии расписывали эмалевыми красками, покрывали лаком и украшали драгоценными минералами.

      В каждом таком доме для услаждения тела был устроен бассейн с проточной водой, а для услаждения души в клетках жили певчие птицы.

      Город рос вверх и вширь, но его сердцем по-прежнему оставался рынок, в сумрачных лабиринтах которого никогда не затихал торг, хотя вместо товара здесь имелись только его образцы. За покупками приходилось отправляться совсем в другие места, иногда достаточно удаленные, но таков был закон, запрещающий загромождать вещами пространство, предназначенное для жизни.

      Пускали в город далеко не всех, а потому в страже служили главным образом многоопытные ветераны, умевшие с первого взгляда отличить злоумышленника от праздного бродяги, а купца от афериста.

      С каждым, кто пытался войти в ворота, они заводили долгую обстоятельную беседу (при этом никогда не прибегая к услугам толмачей), сопровождавшуюся употреблением прохладительных напитков, и только после выяснения всех обстоятельств и околичностей жизни проверяемого выносили свой вердикт, пусть и не всегда справедливый, но всегда окончательный.

      Тем более странным мог показаться эпизод, одним ранним утром имевший место у главных ворот города. Чужестранец, ничем из себя не примечательный и одетый более чем скромно, беспрепятственно миновал стражу, взиравшую на него, как на пустое место. Поскольку вероятность подкупа заранее исключалась, можно было предположить, что человек этот обладает редкой, но весьма пользительной способностью становиться невидимым для чужих глаз.

      Не заходя ни на постоялые дворы, ни в питейные заведения, ни в харчевни, которых в городе имелось предостаточно и слава о которых гремела далеко за его пределами, чужестранец сразу же отправился на рынок и долго бродил там от лавки к лавке, без особого любопытства рассматривая вывески, исполненные с изрядной долей мастерства и фантазии.

      Внимание его в конце концов привлекла лавка менялы с изображением гигантской птицы над входом. О ее размерах можно было судить по лапам, попиравшим коня вместе со всадником. У птицы было золотисто-красное оперение и почти человеческое лицо с близко посаженными глазами, благодаря таланту художника выражавшими одновременно и мудрость, и скорбь.

      – Что олицетворяет собой существо, охраняющее вход в ваше почтенное заведение? – поинтересовался чужестранец у менялы, лениво пересчитывающего лежащую перед ним кучку золотых монет.

      – Не могу судить об этом с достаточной определенностью, потому что мой дед приобрел лавку задолго до моего рождения и с тех пор здесь ничего не переделывалось, – ответил меняла, предупредительный и разговорчивый, как и все жители этого города. – Но знающие люди говорят, что это крылатое божество вечности, которому поклоняются народы, живущие на самом краю мира.

      И они завели неспешную беседу о странах и народах, о нравах и привычках, деньгах и товарах, караванных путях и морских портах, легендах и былях, предсказаниях и пророчествах. При этом чужестранец не забывал рассматривать разнообразнейшие монеты, разложенные повсюду прямо на больших медных подносах (потомки лихих разбойников и ловких торговцев имели все основания не опасаться воров).

      Больше всего его почему-то заинтересовала кучка невзрачных монеток, имевших разный размер, разное достоинство да к тому же еще отчеканенных из разного металла. Чужестранец перебирал их с таким благоговением, что проницательный меняла не преминул заметить:

      – Могу биться об заклад, что тебе знакомы гербы и лики, изображенные на этих монетах.

      – Будем считать, ты выиграл, – не стал отпираться чужестранец. – Давненько мне не встречалось ничего похожего. Эти монеты отчеканены в разные времена и в разных странах, но все они принадлежат одному миру. Тому, в котором я появился на свет. Вот этот латунный сестерций, к примеру, самый древний здесь, а значит, и самый дорогой. Знаешь, кто изображен на нем?

      – Я только могу сказать, что этот мужчина имеет весьма благородную внешность. И венок на голове его очень красит, – высказал свои соображения меняла.

      – На самом деле он был алчен, как волк, похотлив, как обезьяна, и беспощаден, как тарантул. Себя самого, правда, он мнил сладкоголосым соловьем. А умер как бешеный пес, захлебнувшись в собственной блевотине… Теперь посмотри сюда. Что это по-твоему?

      – Птица с двумя головами. Разве такие бывают?

      – На гербах все бывает… Эта медная полушка была выпущена императором, который так хотел просветить и облагоденствовать свой народ, что был проклят подданными еще при его жизни.

      – Почему? – удивился меняла.

      – Просвещение не пошло на пользу ни народу, ни его императору. Численность народа сократилась на четверть, а сам император скончался от дурной заморской болезни.

      – Печальный случай, – посочувствовал меняла. – У всех владык, чеканивших медные деньги, была злосчастная