Вирусы не отстирываются. Кир Булычев

елий Удалов зачастили на футбол. Начали болеть за команду «Речник» и сами посмеивались над своим увлечением, называя его старческой причудой.

      Ксения эти походы не одобряла. Несмотря на солидный возраст, она продолжала ревновать Корнелия. К тому же рыбалка и грибная охота приносили дому прибыль, а стадион – разорение.

      – Мы с тобой теперь на хозрасчете, – объяснила она свою позицию мужу. – Будем жить по замкнутому циклу. Что съел – возврати в хозяйство!

      Удалов был поражен такой житейской хваткой Ксении и скромно предложил:

      – Давай тогда туалет на дачу перевезем.

      – Зачем? – не поняла Ксения.

      – Ну, не горшки же полные на автобусе возить! Если приспичило – едем на дачу…

      Развить свою мысль он не успел, потому что ему пришлось, прихрамывая от радикулита, бежать прочь из дома от скалки. Впрочем, и это входило в интересы хитроумного Удалова. Он попросил политического убежища в квартире Льва Христофоровича, откуда они потом вместе отправились на стадион.

      Именно там на профессора Минца, гениального изобретателя и без пяти минут лауреата Нобелевской премии, снизошло озарение.

      Озарение было вызвано опустившимся на стадион туманом, который плавал над полем так, что некоторые игроки бегали по пояс в белой гуще, а от других вообще были видны только ноги.

      – Куда ж он бьет? – кричал Удалов. – Куда же он бьет, если ворот не видно?

      – Так и вратарь его не видит, – ответил разумный Саша Грубин, сидевший рядом с Корнелием. – Они равны. Но на уровне анекдота.

      И тут Минц воскликнул:

      – Вот так и поступим! То-то будет смешно!

      Закричал он громко, но не то, что принято кричать на стадионе. Туда приходят смотреть и просто кричать, а не выступать.

      Однако ругаться на Минца никто не стал, люди сидели свои, из тех, что приходят на стадион и в солнце, и в непогоду. Мест на «Речнике» было всего две тысячи, но и половины не заполнялось. Не очень-то теперь в Великом Гусляре увлекаются футболом. То ли дело в пятидесятые годы!

      На крик Минца люди обернулись, но, увидев, что это вопит лысый профессор с Пушкинской улицы, сразу отвернулись. Пусть себе вопит.

      – Ты чего? – спросил Удалов.

      – Нашел решение, – просто ответил Минц.

      – Отложи его в мозжечок, – посоветовал Удалов. – Футбол кончится, тогда и займешься наукой. Каждому овощу свое время.

      Тут начал накрапывать сентябрьский дождик. Зонтика у друзей не было, они растянули на троих грубинский плащ и смотрели из-под него, как с правительственной трибуны. Слава богу, дождик прибил туман, и стало видно, что происходит на поле и почему наши опять проигрывают.

      После матча они медленно побрели с толпой к выходу из парка, потом, так и не опуская плаща, направились к Пушкинской, к дому № 16. Дождь припустил вовсю, и приходилось перепрыгивать через лужи. В такой обстановке не особенно поговоришь, так что дотерпели до дома, где Минц позвал друзей побаловаться чайком.

      Еще чайник не закипел, как Удалов первым спросил:

      – Признавайся, Лев Христофорович, что ты на этот раз приготовил человечеству в подарок?

      – Не в подарок, а в наказание! – ответил профессор и рассмеялся. – Они еще пожалеют, что хотели устроить у нас соревнование чекистов!

      – Проще, Лев Христофорович, – попросил Грубин. – А то мы, простые труженики, вас не понимаем.

      – Куда уж проще! Савичей знаете?

      – Еще бы не знать!

      – Они меня рассмешили. Сначала приходит ко мне Ванда и просит… знаете о чем? Просит установить на ее любимом муже подслушивающее устройство.

      – Это еще зачем?

      – А затем, что он, по ее подозрениям, завел себе любовницу из числа продавщиц ее супермаркета и даже намеревается улететь с этой продавщицей на Багамские острова.

      – И в самом деле смешно, – сказал Грубин. – Савичу уже седьмой десяток…

      – Возраст не помеха, мой юный друг, – ответил Минц, и Удалов не сдержал улыбки, потому что Грубину тоже было не двадцать лет.

      – Так что же тебя так рассмешило? – настаивал Удалов.

      – А то, что муж Ванды, Никита Савич, побывал у меня на следующий день и спросил, не могу ли я установить подслушивающее устройство на его жене.

      – Неужели тоже взревновал?

      – Хуже! Ему не дает покоя ее богатство. Он уверен, что она заработанные в супермаркете деньги прячет от него и транжирит, устраивая оргии. Смешно?

      – Очень смешно, – согласился Удалов, но не засмеялся, и Грубин тоже смеяться не стал.

      Минц вздохнул и заметил:

      – Чувство юмора у вас плохо развито.

      – Не в этом дело, – сказал Грубин.

      – Мы их знаем практически с детства, – пояснил Удалов. – Я с Савичем в школу ходил.

      – Что вы мне хотите доказать? – удивился Минц. – Что люди не меняются или что все, кто ходил с тобой в школу,