Дети империи. Иван Олегович Иванов

mphasis>

      Они лежали в широкой родительской постели в Светиной квартире, окнами выходящей на Патриаршие пруды. Эту квартиру получил ещё дедушка Светланы – трёхзвёздный генерал, член ЦК. Дмитрий нежно гладил разметавшиеся по подушке рыжие волосы. Солнце освещало огромную спальню, и кожа Светы отливала золотом на белоснежных простынях. Только что оба окончили институты. Он – стран Азии и Африки при МГУ, она – Иняз.

      Её родители уехали на дачу. Ровно через неделю была назначена их свадьба. Впрочем, и мама Светы, и её отец, карьерный дипломат в ранге посла по особым поручениям, были против этой женитьбы.

      – Ты глаза-то открой хорошенько, – выговаривала дочке Нина Петровна, – он ведь ни одной юбки не пропустит, твой разлюбезный Митя. Только и взял, что чёрными кудрями. Ну, любуйся на своего чернобрового, черноокого, а он тем временем будет бегать налево и направо. К чему тебе такой муж? Да ещё будущий журналист. Замотается по свету, на семью вообще времени не останется. То ли дело его друг, Николай. Вот уж парень положительный, ничего не скажешь. Он и постарше, да и берут его не в какую-нибудь редакцию, а в МИД.

      К вечеру Светлана и Дмитрий вышли на улицу. В Москве полным ходом шла Олимпиада. Приезжих в город не пускали, магазины ломились от товаров и продуктов, а по улицам неторопливо и степенно бродили москвичи, слегка ошалевшие от впервые свалившегося на них всемирного праздника.

      Молодые брели по прогретым за день кривым улочкам и переулкам московского центра, крепко держась за руки. Дмитрию будущее казалось беззаботным и безоблачным, но Света отчего-то хмурилась. Из открытого окна второго этажа старого кирпичного дома с лепниной, к которому они подходили, донёсся меланхоличный голос Джо Дассена.

      – Знаешь, как называется эта мелодия? – спросил Дмитрий, чтобы хоть чем-то отвлечь подругу от невесёлых мыслей.

      – Думаешь, уже по-французски понимать разучилась? – с иронией отозвалась Света вопросом на вопрос. – «Индейское лето», то есть по-нашему – бабье. Кто ж эту песню не знает. Давай чуть постоим. Просто балдею от голоса и, особенно, от соло трубы. Вот сейчас будет. Та-ра-ра-ра-ра-ра-ра…

      Света прикрыла глаза и закружилась, будто в вальсе.

      – Звуки прямо неземные, – мечтательно прошептала она. – Кажется, так и зовут куда-то в дальние, прекрасные страны.

      – Вот и не знаешь, – обрадовался Дмитрий, мотнув густыми кудрями. – Это она, когда стала песней, превратилась в индейское лето. А до того, когда была ещё только мелодией, композитор… Чёрт, как же его… Итальянская такая фамилия… Да нет, не Челентано. Ну, неважно. В общем, он её назвал «Африка».

      – Надо же. – Света остановилась и открыла глаза. – Никогда бы не подумала. Африка… Вроде непохоже. Какая там красота может быть? Нищета одна. Хотя, помнишь, в книжке Паустовского, которую я тебе давала? В самом конце, где его письма? Ну, там цитируются строчки какого-то нашего дореволюционного поэта. Декадента, конечно. «Послушай: далёко, далёко, на озере Чад изысканный бродит жираф». Не помнишь? Я его фамилию, как и ты своего композитора, забыла, а эта красивая строчка сразу запала. Намертво.

      На следующий день была пятница, а это значило, что Дмитрий, как обычно, играл в преферанс со студенческими друзьями – Олегом и Николаем. Расписывали «Ленинград» без бомб, по пять копеек за вист. Ему по традиции отчаянно везло. Сыграли восемь пик, затем мизер. «Пуля» была закрыта. Выигрыш составил почти сорок рублей.

      «Считай, целая стипендия», – удовлетворённо подумал Дмитрий. И, засовывая деньги в только что купленный кошелёк с тиснёной олимпийской символикой, невольно ухмыльнулся.

      – Смотри, Митрич, везёт в карты, не повезёт в любви, – чуть заметно вздохнув, привычно напомнил другу Николай. Широкоплечий, рассудительный, с пышной пшеничной шевелюрой и такими же представительными усами, он был старшим в компании. В Институт Азии и Африки поступил с рабфака, уже отслужив в армии, тогда как и Дмитрий, и Олег оказались там со школьной скамьи. Круглый отличник, обстоятельно учивший все предметы, он получил распределение в МИД – самое престижное.

      Несмотря на дружбу, троица состояла из соперников. Все они были, что называется, по уши влюблены в Светлану. Других девушек в их компании хватало, но только к Свете относились серьёзно. Её не брали на шумные кутежи, где коньяком и шампанским угощали девиц попроще. Впрочем, несмотря на нежные чувства, от секса с другими девушками, при оказии, никто из троицы не отказывался. Иногда друзья менялись партнёршами, ощущая себя людьми раскрепощёнными и современными, идущими в ногу с XX веком. Вроде героев романов Гарольда Роббинса, зачитанных до дыр студентами московских языковых вузов.

      Поздно вечером Дмитрий отправился к себе, в сталинку, стоявшую в начале Ленинского проспекта. Вообще-то, он жил там с бабушкой, но летом она предпочитала шумной Москве дачу. Домик располагался совсем неподалёку от Москвы, поэтому она частенько наведывалась домой. Кому-то же надо было присматривать за внуком? Родители работали тогда в Польше.

      Чтобы без проблем добраться до дома, Дмитрий взял такси. На подъезде к проспекту он попросил водителя остановиться, расплатился и вышел. Остаток