Химмельстранд. Место первое. Юн Айвиде Линдквист

/p>

      Сломался зубчик шестеренки – и сложная, огромная машина не работает. Или работает так, что лучше бы вообще не работала. Картину определяет неверный мазок, диссонанс портит музыкальную пьесу. Или, наоборот, делает ее в сто раз интереснее, но это уже другая история.

      Без маленьких слабостей и недостатков мы были бы похожи на хорошо смазанный механизм. Действия и мысли идеальных людей, людей без недостатков, легко смоделировать на компьютере – хватило бы только мощности процессора. Но такое не произойдет никогда. Недостатки не укладываются в расчеты, поскольку до поры до времени никак себя не проявляют. Недостатки подвигают нас на великие деяния и омерзительные преступления.

      Уж если на то пошло, именно недостатки и делают нас людьми: несовершенными и оттого поразительно интересными. А можно сказать и так: недостатки превращают нас в червей, ползающих между небом и землей в поисках чего-то необъяснимого и, скорее всего, несуществующего. Чего-то, что могло бы заполнить зияющую в нас пустоту.

      Но и в том и в другом случае наши дефекты становятся главной движущей силой, знаем мы про них или нет. Как и всё в мире, они подчиняются неумолимому закону природы: при достижении критической массы количество переходит в качество. Мы становимся другими. Многие поступки, кажущиеся необъяснимыми, совершаются как проявление и продолжение наших слабостей.

      Вот вам пример.

      Итак, я зажигаю свечу.

      Часть I. Около

      – Мама, посмотри!

      – Что тебе надо?

      – Ну посмотри же! Там ничего нет.

      – Ты хоть раз можешь дать маме поспать?

      – Я же говорю – там ничего нет!

      – Чего нет?

      – Ничего. Ничего там нет.

      – Если хочешь покапризничать, разбуди отца.

      – Мам… почти ничего нет.

      – О чем ты?

      – Посмотри сама.

      – Куда я должна посмотреть?

      – В окно. Мамочка, я боюсь. Почти ничего нет.

      Изабелла Сундберг приподнялась на локте. Ее шестилетняя дочь Молли стояла на коленях около кровати. Изабелла отодвинула дочь и потянула в сторону занавеску.

      Рука, уже приготовленная для раздраженного указующего жеста, опустилась.

      Первая мысль: задник. Кулиса. Что-то искусственное, театрально-нереальное.

      Но нет, открывшаяся ей картина была подчеркнуто трехмерной.

      Не кулиса. Не задник.

      У Изабеллы закружилась голова. Она потерла глаза, словно стараясь стереть нелепое видение. Но видение никуда не делось, как и нытье Молли. Она повернулась на постели, ткнула мужа коленкой в зад и отодвинула вторую половину занавески. Несколько раз закрыла и открыла глаза, сжала зубы и отвесила себе оплеуху. Очнуться, проснуться, прийти в себя… Дочь от удивления замолчала. Щека загорелась, но за окном ничего не изменилось.

      Муж что-то пробормотал во сне. Изабелла потрясла его за плечо.

      – Петер, проснись же, черт бы тебя побрал. Тут кое-что произошло…

* * *

      Через полминуты Стефана Ларссона разбудил хлопок двери где-то поблизости. В кемпере очень жарко – пижама прилипла к телу. Пора кончать с этим – у всех давно стоят кондиционеры. Сегодня они едут за покупками. Кондиционер для дома на колесах. Кажется, надо заказывать, в открытой продаже таких, скорее всего, нет, но уж пару настольных вентиляторов – обязательно.

      – Бим-бим-бим… бом.

      Сын Стефана Эмиль что-то бормочет наверху в спальном алькове – как всегда, погружен в мир своих детских фантазий.

      Что-то не так. Он, не вставая, потянулся за очками в толстой черной оправе и огляделся.

      Кемпер, старый верный слуга… все как обычно. Куплен лет пятнадцать назад, и за плечами как минимум столько же. Но со временем, после множества отпусков, он стал им настоящим другом, а друзей не продают по объявлению в «Блокете». Сколько раз они останавливались не в кемпинге, а посреди дикой природы, на какой-нибудь поляне, и наблюдали за фантастическими повадками птиц!..

      Нет, друзей не продают. Да никто и не даст за него больше пяти – десяти тысяч.

      Сквозь тонкие занавески пробивается свет. Потертые стены, редкие капли из крана, надо бы поменять прокладку… все как обычно. Ничего странного.

      Карине тоже жарко – сбросила одеяло во сне. Повернулась к нему спиной – линия бедра как у Венеры Веласкеса. Стефан приблизил лицо – солоноватый запах тела, на лбу – жемчужные капли пота. Срочно нужен кондиционер. Или вентиляторы. Вентиляторы, вентиляторы… вентиляторы. Сказано – сделано. Будет сделано. Главное – не забыть.

      На плече – татуировка: два символа бесконечности. Тоска по вечной любви… накололась еще в юности.

      Он обожает Карину. Странное, высокопарное слово, но лучше не скажешь: «Я ее обожаю». Обожаю и обожествляю – разве это не одно и то же?

      Улыбнулся и замер. Понял, что показалось ему странным. Тишина. Уже без четверти семь, в это время