Гена Пройдисвет. Василий Шукшин

лупость.

      Приехал в санаторий какой-то поэт; Генка, волнуясь, спел ему несколько песен. Поэт удивился.

      – Ну и что? – спросил он. – О чем эти песни? Что вы хотите сказать ими?

      Генка выпил в буфете стакан водки и вышел к бассейну, где в это время было много отдыхающих. И громко объявил:

      – Вы!.. Сейчас то же самое, но в оригинальном исполнении.

      Пошел к вышке, откуда желающие смельчаки прыгают в бассейн. Остервенело заколотил по струнам и запел:

      Вот так номер,

      Вот так так —

      Это не по правилам:

      Были,

      Были, —

      Напылили,

      А потом – пр-ропали!..

      Не то это у него марш, не то подзаборный жиганистый выверт – не поймешь сразу. Взошел Генка на вышку, стал на самый край доски и продолжал:

      Я же помню этот бег —

      Небо содрогалось,

      Ваши гривы об зарю

      Красную Трепались.

      «Сбацал» на краешке доски – пощелкал каблучками-носочками – и еще раз:

      Ох, ваши гривы об зарю

      Красную Трепались!

      Все с интересом смотрели на массовика-затейника. А он кричал с вышки и бил гитару:

      Я же знаю,

      Мы хотели

      Заарканить месяц.

      Почему же он теперь,

      Сволочь,

      Светится?!

      И Генка, в чем был, маханул с вышки в воду. Вынырнул, вылил из гитары воду и докричал, лежа на спине и играя:

      Значит, снова промахнулись…

      Пропади ты пропадом!

      Ну-ка, снова,

      В три креста!

      Кони-лошади!..

      Генка откашлялся, отплевался и сообщил:

      – «Навязчивый сон» называется!

      Генку уволили.

      Дома, в своей деревне, Генка появлялся обычно на короткое время – отдышаться, поправить финансовые дела. И тут наваливались на парня всей говорливой родней. Стыдили. Приводили примеры… Учили.

      – Я все понимаю, – говорил Генка, – но мы, художники, – люди особого склада. Я бы мог, конечно, освоить профессию, скажем, животновода, но на мне тогда будет смертельный грех. Я людьми занимаюсь.

      – Занялся бы тобой бичина хороший – вот было бы то, что требуется. Вот это не грех был бы.

      – Тупо, неубедительно.

      Пришел как-то дядя Генкин, дядя Гриша. Дядя Гриша недавно поверил в Бога и ходил теперь отрешенный, тихий, кротко и снисходительно смотрел на житейские дела. Эта кротость обозлила Генку.

      – Ты вроде как даже гордишься, что такой смирный, – сказал он.

      – Не горжусь, а суетню всякую понимаю, – смиренно ответствовал новообращенный. – Все суета, Геннадий.

      – Ну, это уж вы как-то… совсем просто: «Все суета» – и баста.

      – Все суета! – убежденно твердил дядя Гриша.

      – Смерть – суета? Любовь – суета?

      – Мы здесь – гости. Поживем – и пойдем отчитываться за наши дела. Ты задумайся, Геннадий, задумайся: за все придется отвечать. Безобразно живешь. Вино пьешь неумеренно, куришь, с девками блудишь… А ведь все учитывается! Мы, как киноаппараты: живем, а на кинопленку все снимается, все снимается… Как поступил, как подумал, где проть совести пошел – все снимается. И вот ты умираешь, киноаппарат этот – тело твое – хоронют, а пленку берут и проявляют: смотрют, как ты жил… Вот.

      – Хм… Ну-ка, еще что-нибудь, интересно. Поверить я, к сожалению, не смогу, но вообще это интересно. Даже технику стали использовать, надо же.

      – Поверить вы, знамо, не сможете. Ну!.. – Дядя Гриша чего-то вдруг сердито оживился. – Вам же чудо нужно, чудо! Вот пускай небо раскроется, пускай я увижу знамение какое-нибудь – крест огненный, – тогда я поверю! Ах ты господи!.. – Где-то, видно, настойчиво требовали этих знамений, и те, кто обращал дядю Гришу к вере, были, наверно, очень недовольны этим тупым требованием, и это недовольство усвоил и дядя Гриша тоже. – А чудо – на каждом шагу! Чудо – вон в огороде: смотри, на одной сотке растет морковь, огурцы, помидоры… Ведь это все – деликатесы, а все – из земли. Ведь все из земли! Ты возьми ее в горсть да посмотри хорошенько – что там? Земля. А ты откуда? Из земли…

      – Привет!

      – Из земли, и в землю же обратишься. Сказано: ни один волос не упадет с головы… Ты думаешь, если ты – Гена Пройдисвет, то над тобой нет закона Божьего? Есть.

      – Погоди, ты что-то все в кучу: и землю, и закон… Ты объясни сперва: ну и что, что ты стал такой смирный, кроткий? Что ты хвалишься-то этим? Разве это хорошо?

      – Вы есть жуки навозные, вы думаете: вот наша навозная куча – это и весь мир. Воюете, деретесь, злитесь… А не знаете того, что вы все… все люди – под наблюдением.

      – Почему же я не знаю, что под наблюдением? У меня – семнадцать выговоров, у меня это наблюдение