Кофейная ведьма. Алла Вологжанина

тонкая и бесконечно прочная стена между Бытием и Небытием вдруг оказалась дверью, он не мог упустить шанса. Удивительно, что только он. Впрочем, он настолько привык к одиночеству, что на самом деле не удивился. Просто фигура речи. Речи, которую он вновь обретет вместе со всем, что имел когда-то, как только…

      Дверь в Бытие не распахнулась приветливо перед ним. Это и дверью-то нельзя было назвать. Так, лазейка, крошечная крысиная норка, жалкая червоточина. Жадное Небытие не желало выпускать добычу, поэтому даже такая крошечная дырочка оскалилась, словно пасть хищного зверя. Лязгнули несуществующие клыки. Шваркнули по его несуществующей коже, оставляя несуществующие, но все равно болезненные раны, выхватывая клочья его призрачной плоти.

      Выдираться в Бытие оказалось больно. Ну что ж, это же, по сути, рождение. А оно, как и все в мире, – боль. Рождение – боль. Смерть – боль. И лишь между ними кратким мигом и бесконечностью разливается безумная сладость. Которую не ценишь, пока ощущаешь на собственном языке. Сладость быть.

      Он вдохнул полной, хоть и все еще бесплотной грудью. Мир изменился. И дело было не в миллиардах людей, заселивших миллионы городов и деревень. Не в технике и не в скорости, с которой все проносилось мимо (и сквозь!) выходца из Небытия. Мир изменился куда глобальнее, чем это казалось его обитателям.

      Мир опутывали и пронизывали совсем другие сети. Люди привязывались к другим, непривычным вещам. Другие вещи наделяли волшебством. Пели другие песни своим детям, да и значение им придавали уже совсем не то, что в былые времена.

      Неизменным было одно.

      Все в мире по-прежнему делилось на живое и мертвое. И лишь эти две противоположности пребывали в единстве и борьбе. Ничего другого.

      Он вздохнул. Медленно, но верно, к нему возвращалась физическая способность чувствовать. И какое-то из чувств подсказывало – времени мало. Бесплотным духам не место среди живых существ. Не хочешь естественным путем низвергнуться обратно в Небытие? Разыщи того, кто открыл проход и померяйся с ним силами. Кажется, это чувство звалось интуицией. Или просто памятью. Что бы то ни было, оно шептало – времени мало…

      Но «мало» не означает «нет совсем».

      И эту малость можно потратить на то, чтобы вновь ощутить себя живым и могущественным.

      Он раскинул руки… всего себя раскинул, весь обратился в одно лишь восприятие и вобрал в себя шум моря и ветра, шорох песка, сыплющегося сквозь корни вековых сосен, прорвавшие землю. Каменный город на берегу. Острова и мосты. Дворцы, закладку которых он не помнил. Ведь дворцы смотрели на темную реку не так долго, как он метался в Небытии. Дома-ульи, в каждом их которых ютился человечий рой. Жилища, едва ли более долговечные, чем их обитатели. Лодки на пристани, парк на берегу.

      Откуда-то совсем рядом раздался знакомый зов. Не звук, не отзвук, а сладкая, томительная тяга… туда-туда, в особые, ведьмачьи, слои пространства. Где чувства и помыслы – истинны. Где лишь Жизнь и Смерть имеют значение, и лишь они едины в вечной борьбе. Совсем рядом раскинулась… нет, раскидывалась прямо сейчас ведьмова Сеть. Пока еще слабая, какая-то робкая и зыбкая. Но соединяющая живых людей. Теплых. Дышащих. Существующих. Что это была за сеть? Что связывало этих людей? Какие вещи или дела? Непонятно и неважно. Разберется потом. Когда разыщет того, кто приоткрыл дверь из Небытия. Пора-пора… вот только еще раз прикоснуться к ведьмовой Сети, заглянуть в окно, за которым кто-то неумело, но с любовью пытается творить волшебство.

      Он стал ветром, смешался с морским воздухом и втянулся в открытое окно. И на миг забыл про Сеть, про бытие и его противоположность. Забыл даже о том, что бесплотен и почти бездушен. Он рухнул как обломок скалы в океан. Рухнул во взгляд первого за долгие века человеческого существа на своем пути. Этот взгляд был так светел, что карий цвет глаз не сразу считывался. И в нем было столько тепла и одновременно тоски, что беглецу из Небытия еще сильнее захотелось стать живым. Сесть рядом, взять из рук этой худой и безумно красивой девушки… девочки громадную чашку с напитком, выглядевшим смолой и пахнувшим почти как смола. И сказать что-то… что? Неважно. Но что-то живое. Чтобы в светлых глазах больше не плескалось одиночества. Чтобы в них ничего не плескалось. Не искрилось. Не существовало.

      Кроме его отражения.

      Чтобы в ней не осталось ничего. Ни памяти, ни тоски, ни света. Только он. Только он.

      Морской ветер, которым он стал, коснулся ее лица. Чуть подталкивая, раздувая ведьмину искру, готовую вот-вот разгореться в пламя. Она что-то почувствовала. Что-то, чего не умела назвать. Да и нечего там было называть – просто отголоски чужого сна, на выдохе принесенные и тут же забытые как… как сон. Чужой сон.

      Сон из Небытия.

      О, он был страшным существом, пока не погряз в Небытии. А сейчас вся его страшность и вся его существенность стянулись в одну точку. На странную тесную кухню, где юная светлоглазая уже-почти-ведьма плела Сеть, сама того не подозревая. Что ж, скоро этот мир оплетут совсем другие сети. Те, о которых здесь уже забыли… Жди меня, ведьма.

      На секунду ему показалось, что он произнес это вслух. Разумеется, всего лишь