Похищенное письмо. Эдгар Аллан По

      Nil sapientiae odiosius acumine nirnio.

      Seneca[1]

      Как-то в Париже, в ветреный вечер осенью 18… года, когда уже совсем смерклось, я предавался двойному наслаждению, которое дарит нам сочетание размышлений с пенковой трубкой, в обществе моего друга С. – Огюста Дюпена в его маленькой библиотеке, а вернее, кабинете an troisieme, N 33 Rue Dunot, Faubourg St. Germain[2]. Более часа мы просидели, храня нерушимое молчание, и стороннему наблюдателю могло бы показаться, что и я, и мой друг всего лишь сосредоточенно и бездумно следим за клубами дыма, заполнившего комнату. Однако я продолжал мысленно обсуждать события, служившие темой беседы, которую мы вели в начале вечера, – я имею в виду происшествие на улице Морг и тайну, связанную с убийством Мари Роже. Вот почему, когда дверь распахнулась и в библиотеку вошел наш старый знакомый, мосье Г., префект парижской полиции, это представилось мне любопытным совпадением.

      Мы сердечно его приветствовали, потому что дурные качества этого человека почти уравновешивались многими занятными чертами, а к тому же мы не виделись с ним уже несколько лет. Перед его приходом мы сумерничали, и теперь Дюпен встал, намереваясь зажечь лампу, но он тут же вновь опустился в свое кресло, когда Г. сказал, что пришел посоветоваться с нами – а вернее, с моим другом – о деле государственной важности, которое уже доставило ему много неприятных хлопот.

      – Если оно требует обдумывания, – пояснил Дюпен, отнимая руку, уже протянутую к фитилю лампы, – то предпочтительнее будет ознакомиться с ним в темноте.

      – Еще одна из ваших причуд! – сказал префект, имевший манеру называть «причудами» все, что превосходило его понимание, а потому живший поистине среди легиона «причудливостей».

      – Совершенно справедливо, – ответил Дюпен, предлагая гостю трубку и придвигая ему удобное кресло.

      – Но какая беда случилась на сей раз? – спросил я. – Надеюсь, это не еще одно убийство?

      – О нет! Ничего подобного. Собственно говоря, дело это чрезвычайно простое, и я не сомневаюсь, что мы и сами с ним превосходно справимся, но мне пришло в голову, что Дюпену, пожалуй, будет любопытно выслушать его подробности – ведь оно такое причудливое.

      – Простое и причудливое, – сказал Дюпен.

      – Э… да. Впрочем, не совсем. Собственно говоря, мы все в большом недоумении, потому что дело это на редкость просто, и тем не менее оно ставит нас в совершенный тупик.

      – Быть может, именно простота случившегося и сбивает вас с толку, – сказал мой друг.

      – Ну, какой вздор вы изволите говорить! – ответил префект, смеясь от души.

      – Быть может, тайна чуть-чуть слишком прозрачна, – сказал Дюпен.

      – Бог мой! Что за идея!

      – Чуть-чуть слишком очевидна.

      – Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! – загремел наш гость, которого эти слова чрезвычайно позабавили. – Ах, Дюпен, вы меня когда-нибудь уморите!

      – Но все-таки что это за дело? – спросил я.

      – Я сейчас вам расскажу, – ответил префект, задумчиво выпуская изо рта длинную ровную струю дыма, и устроился в кресле поудобнее. – Я изложу его вам в нескольких словах, но прежде я хотел бы предупредить вас, что это дело необходимо хранить в строжайшем секрете и что я почти наверное лишусь своей нынешней должности, если станет известно, что я кому-либо о нем рассказывал.

      – Продолжайте, – сказал я.

      – Или не продолжайте, – сказал Дюпен.

      – Ну так вот: мне было сообщено из весьма высоких сфер, что из королевских апартаментов был похищен некий документ величайшей важности. Похититель известен. Тут не может быть ни малейшего сомнения: видели, как он брал документ. Кроме того, известно, что документ все еще находится у него.

      – Откуда это известно? – спросил Дюпен.

      – Это вытекает, – ответил префект, – из самой природы документа и из отсутствия неких последствий, которые неминуемо возникли бы, если бы он больше не находился у похитителя – то есть если бы похититель воспользовался им так, как он, несомненно, намерен им в конце концов воспользоваться.

      – Говорите пояснее, – попросил я.

      – Ну, я рискну сказать, что документ наделяет того, кто им владеет, определенной властью но отношению к определенным сферам, каковая власть просто не имеет цены. – Префект обожал дипломатическую высокопарность.

      – Но я все-таки не вполне понял, – сказал Дюпен.

      – Да? Ну, хорошо: передача этого документа третьему лицу, которое останется неназванным, поставит под угрозу честь весьма высокой особы, и благодаря этому обстоятельству тот, в чьих руках находится документ, может диктовать условия той весьма знатной особе, чья честь и благополучие оказались в опасности.

      – Но ведь эта власть, – перебил я, – возникает только в том случае, если похититель знает, что лицу, им ограбленному, известно, кто похититель. Кто же дерзнет…

      – Вот, – сказал Г., – это министр Д., чья дерзость не останавливается ни перед чем – ни перед

1

Для мудрости нет ничего ненавистнее хитрости. Сенека (лат.)

2

На четвертом этаже дома N 33, улица Дюно в предместье Сен-Жермен (франц.)