Первая Ведогонь. Александр Шевцов (Андреев)

Сяду я, скручуся, вспорхну и улечу.

      Прилечу я к маменьке во зеленый сад,

      Сяду я на веточку, буду куковать.

      В это время маменька выйдет воду брать.

      Что это за пташечка жалобно поет?

      Не моя ли доченька горьки слезы льет?

      Если ты кукушечка – в поле полетай,

      Если моя доченька – в гости пожелай.

      Я к тебе, моя маменька, в хату залечу,

      Все твои гостинцы слезами оболью,

      Всю твою посуду крылами размечу.

      Сяду я, скручуся, вспорхну и улечу.

      Сяду я, скручуся, вспорхну и улечу… Это волшебное искусство называлось оборачиванием и было женским, даже девичьим по преимуществу.

      Но было и другое, по преимуществу, мужское искусство. Оно отразилось, к примеру, в колыбельных песнях.

      Сидит дрема на заборе…

      Идет дремота́,

      Расшибает ворота.

      Сон ходит по лавкам,

      А дрема по стенам…

      Уж ты дремушка-дрема,

      Приди к (имя) в голова.

      Дремушка-дрема

      По проулочку брела.

      Уж ты дремушка-дрема,

      Зайди к Семену на двор…

      Сон шел по нитке,

      Дрема по паутинке,

      Нитка урвалась,

      Паутинка прорвалась…

      Бай, бай, бай!

      Угомон тебя возьми.

      Сон да дрема

      У тя в сердцах…

      Сейчас все эти странные образы предпочитают называть поэтическими метафорами, но попробуйте написать Дрема в этих припевках с большой буквы, точно имя, и вы окажетесь в совсем ином мире.

      Волшебное искусство, которое переносило в него, называлось Ведогонь. Думаю, само это древнее имя объясняет, почему я вспомнил Веды…

      Введение

      Книга с названием «Первая Ведогонь», которое вряд ли понятно большинству современных читателей, посвящена исследованию снов. В сущности, это лишь запись исследования, которое было проведено Исследовательской мастерской Академии Самопознания в ноябре 2004 года.

      Велось это исследование в ключе прикладной культурно-исторической (КИ) психологии.

      Ведогонью называлась когда-то у славян наука и искусство использовать сны, хотя это очень узкое ее понимание. По большому счету, это путь или мировоззрение ведуна, путь знания, отличающийся от пути колдуна, который назывался Ерегонью.

      Наверное, посторонний наблюдатель посчитал бы Ведогонь одним из колдовских искусств, но я застал бытование этой науки уже на ее излете во время этнографических поисков, и те, кто мне о нем рассказывали, не считали себя колдунами. Они однозначно заявляли, что это способ познать себя.

      Понять Ведогонь до конца мне вряд ли удалось, да это и не простое дело, как вы поймете из самого содержания. Поэтому для меня и тех, кто принял участие в этой работе, она оказалась вполне научным, КИ-психологическим исследованием.

      Когда-то Ведогонь была чем-то гораздо большим, чем то, что я показываю в этой книге. Да и мои собственные знания не ограничиваются тем, что я посчитал возможным рассказать здесь. Те же люди, у которых я изучал это искусство, владели им гораздо лучше меня. Просто в качестве примера скажу, что мой первый учитель, которого друзья звали Докой, а я в своих рассказах о нем ограничиваюсь по некоторым весьма для меня существенным соображениям отчеством Степаныч, вызывал меня к себе, являясь во снах.

      После того, как я, впервые попав к нему, прожил с ним потрясшую меня до оснований неделю, я спросил его, уезжая, когда мне можно приехать к нему снова. На это он ответил: Сам поймешь!

      Я остался в недоумении, но подумал, что это означает что-то вроде того, что во мне родится внутреннее знание, что пора приезжать. Ничего подобного. В один прекрасный день, точнее, ночь, примерно через неделю, Степаныч просто приснился мне и сказал: Пора!

      Я тут же проснулся, внутри что-то сильно пульсировало, и было твердое ощущение, что это не сон.

      Когда я его спросил, он так и ответил: Нет, не сон. Ведогонь.

      Таким было мое первое знакомство с этим искусством.

      Не могу сказать, что мы после этого только тем и занимались, что изучали Ведогонь. Степаныч относился к ней как к чему-то второстепенному, что придет чуть ли не само, если будет сделана главная подготовка. А главным для него было очищение сознания – Кресение. Я ему доверял, как доверял и тем людям, к которым попал после него. Поэтому знания о Ведогони ко мне приходили по крохам. И я подозреваю, что до сих пор не знаю, что относится к ней, а что к другим искусствам той Хитрой науки, с которой я тогда столкнулся.

      Да, Степаныч так и называл свои знания – Хитрой наукой. Мне изначально сказали про него, что он дока. Я думал, что это означает лишь то, что он умелец в каких-то делах, вероятно, в ремеслах. Но оказалось,