Загадочные женщины XIX века. Ги Бретон

нником, чувствовал себя явно неловко: его смущали игривые и фривольные намеки прекрасной соблазнительницы. Внезапно он увидел парковую статую и произнес:

      – Я с удовольствием полюбил бы женщину, которая была бы такой же белой и каменной, как вот эта статуя.

      Госпожа де П. улыбнулась:

      – Сир, вы хотели бы повторить историю Пигмалиона…

      – Да. Но ведь это невозможно, не так ли? Молодая женщина промурлыкала:

      – Что вы, сир, нет ничего проще!

      – Вы полагаете?

      – Уверена!

      – И как же вы предлагаете оживить героев этой истории?

      – Очень просто, сир… Я надену белый купальный костюм…

      Людвиг II Баварский отрицательно покачал головой:

      – Нет, это выглядело бы неправдоподобно. Ведь под купальным костюмом будет скрыто живое существо, а не белая женщина, которую я смог бы полюбить.

      Госпожа де П., слегка испугавшись, отошла в сторону. На следующий день она сказала своей подружке:

      – Это безумец какой-то! Подай ему женщину из камня… Ну уж в Тюильри-то ему такую не сыскать…

      И она была права.

      Женщин, посещавших Тюильри, назвать каменными было никак нельзя. Под широкими кринолинами они скрывали дьявольский темперамент, что, кстати говоря, полностью отвечало запросам Наполеона III.

      Ибо император, будучи эротоманом, приходил в возбуждение при виде любой юбки. А это значит, что в период с 1852 по 1870 год придворные дамы были полными хозяйками империи. Он с опьянением овладевал ими на сундучке, в тамбуре, на уголке стола, за шторой, в шкафу, и они извлекали из своей внешней слабости большую политическую силу.

      И можно сказать, как бы это ни казалось странным, что на протяжении восемнадцати лет Францией правили легкодоступные дамы.

      Глава 1

      Наполеон III вгоняет императрицу в краску похабными историями

      Стыдливость – вторая рубашка…

Г-жа де Сталь

      – Никогда не надо ничего откладывать на потом, – говорил маркиз д’О королю Генриху IV.

      Да, откладывать действительно не стоит.

      Но господин Фуль, начальник отдела записей актов гражданского состояния квартала Тюильри, вернувшись домой 29 января 1853 года, сказал:

      – Я только что именем закона объявил Его Императорское Величество и мадемуазель де Монтихо мужем и женой.

      И монсеньор архиепископ Парижский был прав, сказав 30 января в полдень, выходя из собора Парижской Богоматери:

      – Я только что соединил перед Богом Луи-Наполеона Бонапарта и мадемуазель де Монтихо…

      Но на самом деле Эжени стала настоящей французской императрицей только в ночь с 30 на 31 января. Это произошло в замке Вильнев-л’Этан на широкой кровати, которую монарх со свойственной ему страстью постарался превратить в поле боя, предвосхищавшее (в миниатюре), как выразился Пьер де Лано, «долину Рейхсхоффен 6 августа 1870 года после атаки знаменитых кирасиров»…

      Биограф Наполеона III мог бы для пущей выразительности сравнить императорское ложе с Севастополем 8 августа 1855 года, поскольку для того, чтобы овладеть «редутом» Евгении де Монтихо, ему понадобились целых одиннадцать месяцев. Ровно столько, сколько потребовалось армии Мак-Магона для овладения Малаховым курганом…

      Первая брачная ночь несколько разочаровала императора, предполагавшего, что испанка будет в постели горячей и трепетной. Но, как неэстетично выразился Александр Дюма, «ему пришлось иметь дело с женщиной столь же пылкой, каким бывает кипящий чайник»…

      И все же медовый месяц Наполеона III и императрицы Евгении прошел в большой нежности.

      Император, обрадованный своей победой, веселился и шутил, с мальчишеским задором проявляя свои способности затейника. Всякий раз, садясь за стол, он выкидывал грубоватые шутки. Входя в столовый зал, Наполеон III превращал салфетку в зайца и заставлял ее скакать по столу. Затем он начинал рассказывать анекдоты, лепить из хлебного мякиша фигурки, походившие на высокопоставленных придворных. И наконец, за десертом проделывал восхитительные опыты из занимательной физики. На глазах изумленной Евгении он накрывал стакан с водой листком бумаги и переворачивал его вверх дном, из апельсина делал венецианский фонарь или удерживал в равновесии на кончике ножа бутылочную пробку с двумя воткнутыми в нее вилками…

      На все эти проявления мальчишеской любви Евгения отвечала умилительным старанием. Она была избрана, выделена монархом из толпы. В соборе Парижской Богоматери стала законной женой императора, а посему считала, что должна была, как всякая уважающая традиции испанка, проявлять по отношению к Наполеону III знаки расположения и нежности, которые вскоре (и это совершенно понятно) зародились в ее сердце.

      По прошествии нескольких дней такой идиллической жизни Эжени попросила мужа отвезти ее в Трианон. В начале своего царствования