Рерик. Виталий Гладкий

власть признавали и более старшие мальчики. Но все изменилось в одночасье, и сын кнеза вдруг оказался на вторых ролях. От этого он гневился, постоянно задирал Сокола, но тот не велся на провокации, понимая, что стычка с Яроладом до добра не доведет. Доброгаст тщательно оберегал не только свой авторитет среди членов рода, но и старался, чтобы сын унаследовал от него все качества, необходимые вождю.

      Яролад получил меч уже в двенадцать лет – когда волхвы совершали над ним обряд посвящения. Чтобы обучить сына владеть белым оружием, Радогаст нанял одного из лучших мечников-русов. И нужно сказать, Яролад преуспел в этом нелегком деле. Мальчики поселения упражнялись на деревянных мечах и палках, зарабатывая синяки и ссадины, а сын кнеза бился настоящим оружием и часто с горделивым видом показывал царапины, которые время от времени наносил его учитель-рус, тем самым подчеркивая, что он уже почти взрослый воин и стоит на голову выше своих сверстников. Конечно, царапины были случайными, но от этого их ценность не становилась меньшей.

      – Кто? – осторожно спросил Сокол, не спуская настороженных глаз с Яролада.

      Не исключено, что сын кнеза в очередной раз придумал какой-нибудь злой розыгрыш, чтобы унизить Сокола.

      – Кузнец, Будивой.

      – Не врешь?

      – Чего ради? – удивился Яролад. – Ты же сам знаешь, что с Будивоем шутки плохи. Не посмотрит, что я сын кнеза…

      Сокол согласно кивнул – все верно. Будивой был суров со всеми. Он мог отстегать вицей[36] даже Яролада. И ничего ему за это не было бы. Будивоя все побаивались из-за его ремесла, от которого попахивало колдовством.

      Рождение звонкого металла из бурых камней было сродни чуду. К тому же вещи, выходившие из-под молота кузнеца, были просто превосходными. Терять такого выдающегося мастера Доброгаст не рискнет, ведь обиженный Будивой может запросто уйти в другой род. Вольного человека не остановишь. Тем более, что он не привязан к поселению кровными узами.

      Быстро подхватившись на ноги, Сокол помчался сломя голову в кузнечную мастерскую. Внутри нее приятно пахло горьковатым древесным дымом и металлической окалиной, а жаркое пламя горна завораживало. Будивой что-то ковал, и в полутьме кузницы его угрюмое лицо, освещенное красными языками пламени, казалось ликом демонического божества.

      Сокол остановился на пороге мастерской, не решаясь заговорить первым – процесс ковки нельзя прерывать. Это он точно знал. Наконец Будивой закончил работу и сунул длинную полоску разогретого докрасна металла в бочку с водой. В бочке зашипело, словно там находился клубок рассерженных змей, над ней поднялось облако пара, и кузнец, довольно крякнув, сказал:

      – Что стоишь, словно засватанная красная девица? Ты у меня желанный гость. Проходи. Туда…

      Он указал на дальний конец кузницы, где возле крохотного оконца находились стол и два колченогих табурета. Сокол молча повиновался. Будивой подошел к столу, взял сверток,

36

Вица – крученая, иногда свитая в два и три прута хворостина, для связки, скрутки, скрепы.