Сбежавшая игрушка. Татьяна Алферьева

      Искать ты будешь, знаю это.

      И будешь злиться, как всегда,

      Что своевольная игрушка

      Вновь не послушалась тебя.

      Осталось мне совсем немного,

      Еще чуть-чуть, я не боюсь.

      Да, будет больно, очень больно,

      Зато я больше не вернусь…

      Оттуда просто нет возврата

      (Слеза скользнула по щеке).

      «Прощай, любимый! Я надеюсь,

      Ты будешь помнить обо мне…»

      Уже светло, постель пуста,

      А на полу, полуодетый,

      Сидит мужчина, и в руках

      Его изящные браслеты —

      Все, что осталось от нее…

      Он не успел сказать о главном,

      Он не сумел сберечь.

      И то, что стало смыслом,

      Вдруг пропало…

      И шепчут губы лишь три слова,

      Но поздно и возврата нет:

      «Вернись! Люблю! Прости!» Но тщетно.

      Безмолвие – ему ответ.

      Глава 1

      Я не пошла на выпускной. Зачем? Никто меня там не ждал. Ни одноклассники, ни учителя. Разве что Ася. Впрочем, у девушки столько подруг, что она быстро забудет обо мне. Как и все остальные… И отсутствие платья здесь ни при чем. Просто накануне в родительском доме снова был пьяный дебош, после которого папа попал в больницу, а мама – в полицейский участок. Я осталась дома одна выметать бутылочные осколки, поднимать опрокинутую мебель и замывать следы крови. В этот раз родительница разошлась не на шутку.

      Традиционно руки распускают мужья. Однако мы никогда не были традиционной семьей. Отец, в молодости математический гений, а теперь спившийся неудачник, панически боялся своей жены. Мама Люба была женщиной серьезной и весьма объемной. Одним щелчком своих мясистых пальцев она вгоняла в угол хлюпика-мужа. В молодости отбила его у своей лучшей подруги, а теперь делала отбивную из него самого.

      Я вздохнула. Слез не было. Раньше я плакала чаще. Из-за унижений, которым подвергала меня моя собственная мать, из-за отсутствия приличной одежды, из-за отца. Наверное, запас слез, выделенный на одну человеческую особь, имеет свойство заканчиваться. Или я настолько привыкла к реалиям своей жизни, что больше не вижу повода распускать нюни.

      Стук в дверь отвлек меня от безрадостных мыслей.

      – Детка, ты как?

      На пороге стояла тетя Маша, соседка. Это она позвонила в полицию.

      – Нормально.

      – У тебя же сегодня выпускной! – всплеснула руками женщина. – И как это я забыла! Мне вчера Маришка платье свое на хранение привезла. На свадьбу шила, подружкой невесты была. Я сразу о тебе подумала. Может, еще не поздно на выпускной-то?

      – Не хочу, – устало покачала я головой.

      – Это же один раз в жизни бывает, – не сдавалась тетя Маша. – Идем ко мне.

      Я подчинилась. Я всегда подчинялась тете Маше – ее теплой заботе обо мне, чужой соседской девчонке. Без нее я бы не выжила как личность, сломалась бы, как отец.

      В квартире тети Маши вкусно пахло выпечкой. Соседка поставила меня перед старинным трюмо, а сама убежала в спальню за платьем. Из зеркала на меня смотрела семнадцатилетняя девушка, худая и осунувшаяся из-за недоедания и недосыпа. Темно-рыжие волосы до плеч еще больше оттеняли болезненную бледность. Рыжие часто бывают розовощекими, но я ни разу не видела румянца у себя на лице.

      Тетя Маша принесла платье, бледно-голубое, из тонкой воздушной ткани.

      – Посмотри, посмотри, какое оно красивое. Неужели откажешься хотя бы примерить?

      – А если испорчу? – испугалась я, отступая на шаг назад.

      – Глупости не говори. Давай переодевайся.

      Я снова подчинилась.

      – Великовато. Ну да ничего. Мы сейчас его подправим.

      Тетя Маша крутилась вокруг меня с булавками и иголкой с ниткой. Подправлять пришлось и в области груди, и в области талии. Платье подходило мне только по длине.

      – Ох, детка, во что мать-то тебя превратила… А ведь моя Маришка носит сорок второй размер, – причитала добрая женщина.

      – Тетя Маша, вы зря стараетесь, – попыталась я ее остановить. – Я никуда не пойду.

      – Ну, это мы еще посмотрим, – тетя Маша закончила с платьем и решительно взялась за мои волосы. – В конце-то концов, мать за выпускной заплатила. Не пропадать же деньгам зря. Сейчас табуретку принесу.

      Соседка включила на кухне радио и открыла окно.

      – Лето, ах, лето, – пропела она, возвращаясь и усаживая меня на круглую икеевскую табуретку с дырочками. – Прорвемся не глядючи…

      Через час меня вытолкали сначала в подъезд, а из подъезда – на улицу. Конец июня стоял жаркий, душный и пах свежескошенной травой.

      – Ты ж моя красавица, ты ж моя умница! Жаль, туфли не подошли, но уж больно у тебя ножка маленькая, как у Золушки, – частила