Разные бывают люди. Охотник Кереселидзе (сборник). М. И. Ибрагимова

её облили холодной водой, потом после некоторого молчания тихо заговорила:

      – Нет, Дуняша, не дойдут немцы до нас, мы должны победить. Ты знаешь, не верится. Почему-то запали в мою душу слова бабки Глаши Сизовой. И я поверила им. Говорят, бабка Глаша девичество в монастыре провела. И всё из-за любви. Дюже любила красавца казака Миколу Вихря. Потому как был он статный, видный и лихой. Его в царский конвой зачислили. Бабка Глаша в молодости бедно жила. Не захотели её взять в жёны сыну зажиточные родители Миколы. Другую, богатую сосватали. А Глаша отравилась, но не до смерти, а потом в монастырь ушла. Только к старости и вернулась в родную станицу.

      – А куда девался Микола Вихрь? – перебив подругу, спросила Дуня.

      – В Сибирь его сослали вместе с родителями-кулаками. Но говорят, что он уже старым перед войной приезжал сюда, разыскивал Глашу.

      – Ну и что дальше?

      – Да ничего, попили чайку, вспомнили молодость и расстались. А после рассказывала бабка Глаша, что Микола трижды женился, а она осталась верной любви до старости.

      – О чём же ещё рассказывала тебе бабка Глаша?

      – Да, я и забыла, отвлеклась. Не рассказывала, а вещала, уверяла в том, что сама в Библии читала, что, мол, написано в Священном Писании о том, что разразится на земле страшная бойня, каких ещё не бывало на свете. И растеряют родители детей своих, а жёны мужей, братьев и отцов. – Анка замолчала, перевела дух. – Не останется в городах камня на камне, и сёла будут преданы мечу и огню. Затянется та война на годы, но в конце концов победит Красный петух. Вот так дословно сказала бабка Глаша.

      – И ты веришь её брехне? – спросила Дуняша.

      – Может быть, не всю правду сказывала бабка, но в то, что победит Красный петух, я поверила, потому что красные – мы, наша армия.

      – Не знаю, Анка, а я почему-то сумлеваюсь, и мамка моя сумлевается, потому и советует избавиться от живота.

      – Да ты что, с ума сошла? Карают ведь за это. По закону тебе не сделают аборт, потому как ты девка здоровая, а подпольно кто возьмётся? Кто захочет в тюрьму? Всякое ведь случается, а вдруг неладное произойдёт?

      – Ну и пусть случится, лучше умереть, чем жить со связанными руками.

      – Боже мой! Да неужели одно дитё руки твои свяжет? Мать у тебя ещё в силе, свёкры здоровы, неужто одного ребёнка не выгодуете?

      – Если ты, Анка, хочешь – рожай себе на здоровье, а мне ребёнок не нужен, не хочу сирот разводить, на безотцовщину глядеть.

      – Да будет тебе каркать! Ты что же это Назарку хоронишь, постыдилась бы!

      – Чего стесняться, Назар не к тёще на гулянье поехал…

      – Дуня, Дуня, недоброе ты надумала, или не жаль?

      – Кого?

      – Дитя родного.

      – Да оно же ещё не успело превратиться в дитя. Не я первая, не я последняя…

      – А если узнают да заявят?

      – Кто заявит, повитуха сама на себя не заявит. Мать родная тоже, а если ты… Так заявляй!

      – За меня, подруга, будь спокойна, не заявлю, но только я бы не стала делать аборт, оставила бы, хотя бы на радость свёкрам, если не вернётся Назар.

      – Ну