Остров Голосов. Роберт Стивенсон

ока: он читал по звездам, гадал с помощью злых духов по телу умершего, поднимался один на вершины высоких гор в область горных эльфов и ловил в западню души предков.

      Поэтому ни к кому во всем королевстве Гавайском не обращались так часто за советом, как к нему. Благоразумные люди руководствовались его советами в жизни при покупках, при продаже, при женитьбе и даже сам король два раза вызывал его в Кону для разыскания сокровищ Камеамеа. Никого так не боялись. Некоторые из его врагов исчахли от болезни, испорченные его колдовством, а некоторые прямо похищались и исчезали, так что потом люди напрасно искали хотя бы одну косточку их тел. Ходили слухи, что он обладает искусством или даром древних героев. Люди видели его ночью на горах, шагающим с одного утеса на другой, видели его ходившим в лесу, причем голова и плечи его были выше деревьев.

      Странный был человек этот Каламак. Он был по происхождению чистокровный молокаец и мауи, но лицом он был белее любого иностранца, волосы у него были цвета сухой травы, а глаза красные и очень тусклые. На островах существовала поговорка: «Слеп, как Каламак, который видит насквозь завтрашний день».

      О деяниях тестя Кеола знал немножко по слухам, несколько больше подозревал, а остального вовсе не знал. Но его смущала одна вещь: Каламак не жалел ни на еду, ни на питье, ни на платье и за все платил блестящими новенькими долларами. «Блестящ, как доллар Каламака» – было второй поговоркой на восьми островах. Однако он не торговал, не сажал ничего, жалованья не получал, – иногда только получал за колдовство, – одним словом, понятного источника для такого количества серебряных монет не было.

      Как-то раз жена Кеола отправилась в гости к Каунакакайе, на подветренную сторону острова. Все мужья уехали на рыбную ловлю; но Кеола был ленивая собака и лежал на веранде, наблюдая за прибоем волны к берегу, за летающими около утеса птицами. Его преследовала главным образом одна мысль – мысль о долларах. Ложась спать, он задавал себе вопрос, почему их так много, а просыпаясь утром думал, отчего они такие новенькие, словом, мысль эта никогда не покидала его. Но сегодня именно он был уверен в душе, что сделал некоторое открытие, потому что он, кажется, заметил место, где Каламак хранил свое сокровище, а именно запертую на замок конторку у стены гостиной, под портретом Камеамеа V и фотографической карточкой королевы Виктории в короне. Кажется, не позже вчерашнего вечера он нашел случай заглянуть туда, и мешок лежал пустой. То был день прибытия парохода. Ему был виден дым его у Калаупапа, и он должен был скоро прийти с провиантом: с консервами лососины, с джином и всевозможными роскошными редкостями для Каламака.

      – Если он заплатит сегодня за товар, я буду знать наверное, что он колдун, и что его доллары идут из дьявольского кармана, – думал Кеола.

      В это время к нему подошел тесть, очень сердитый на вид, и встал за ним.

      – Это пароход? – спросил он.

      – Да, – ответил Кеола. – Он зайдет в Пелекуну, а оттуда прямо сюда.

      – В таком случае, делать нечего, придется взять в помощники вас, Кеола, за неимением лучшего. Пойдем в дом, – сказал Каламак.

      Они вошли в гостиную, прелестную комнату, оклеенную обоями, увешанную картинами, с качалкою, столом и диваном в европейском вкусе. Кроме того, тут были еще этажерка, семейная Библия на столе и запертая на замок конторка у стены, так что всякий мог видеть, что это дом состоятельного человека.

      Каламак велел Кеолу закрыть ставни, сам запер на ключ все двери, открыл конторку, достал из нее два ожерелья, увешанные талисманами и раковинами, пучок высушенных трав и древесных листьев и свежую пальмовую ветвь.

      – Я намереваюсь сделать необыкновенно странную штуку, – сказал он. – В древние времена живали мудрецы, творившие среди прочих чудес и это чудо; но они делали его обыкновенно в пустыне ночью при свете звезд, а я сделаю его здесь в комнате среди бела дня.

      Сказав это, он взял со стола Библию, положил ее на диван и закрыл подушкою, вынул циновку удивительно красивого рисунка и сложил на насыпанный в оловянную сковороду песок, пучки трав и листьев. После этого он и Кеола надели ожерелья и встали в двух противоположных углах циновки.

      – Время наступает, – сказал колдун. – Не бойтесь!

      Он поджег траву, забормотал что-то, размахивая пальмовою ветвью. Сначала было темновато из-за закрытых ставен, но травы ярко вспыхнули, осветив комнату, затем пламя поднялось над Кеолою, у него закружилась голова, в глазах потемнело, а в ушах звучало бормотанье Каламака. Вдруг циновку, на которой они стояли, точно дернули или вытащили быстро как молния, и в то же мгновение дом и комната исчезли… У Кеолы замер дух. Волны света прокатились над его головою, и он увидел себя перенесенным на берег моря под яркие лучи солнца и услышал шум прибоя. Оба они стояли на той же самой циновке, держась друг за друга, безмолвные, задыхающиеся, закрывая глаза рукою.

      – Что это было? – спросил Кеола, который опомнился первым, как более молодой. – Эта мука напоминала агонию.

      – Ничего не значит. Теперь все кончено, – вздохнул Каламак.

      – Но где мы, скажите ради Бога?

      – Не в том