Ее худший кошмар. Бренда Новак

в сарае?

      Мысли путались в голове…

      Возможно, она была мертва. Она ожидала смерти, считая, что, в отличие от большинства людей, не доживет даже до окончания средней школы. Если она сейчас жива, то должна испытывать боль. За те три дня, что Джаспер Мур держал ее в плену в этом месте, боли было много. И все же в этот момент она чувствовала… нет, она ничего не чувствовала.

      Что было совершенно непонятно.

      Если, конечно, ей все это не приснилось. Неужели это был всего лишь кошмарный сон? Может, она проснется и отправится в школу, где увидит Джаспера. Он будет слоняться возле двери класса, подпирая стену вместе с другими парнями из бейсбольной команды и болтая о том, где они поужинают перед школьным балом.

      Она представила себе, что говорит ему о том, что ей приснилось, будто он убил Мариссу, Джесси и Агату – всех трех ее лучших подружек.

      Они наверняка от души посмеялись бы и обвинили во всем фильм ужасов, который недавно смотрели вместе, и он обнял бы ее за шею и привлек ее к себе, чтобы поцеловать, и этот поцелуй все бы исправил, вернул ее мир в нормальное состояние.

      Увы, краткая вспышка надежды, которая пронзила ее, длилась совсем недолго. Разве ее кровать такая комковатая и твердая, как земля? Даже старый матрац, который они притащили сюда, когда впервые обнаружили это место и сделали его своим тайным местом свиданий, не казался таким жестким. Стоило ей сделать вдох, как в нос ударил запах дыма, и она вспомнила, как Джаспер бросил зажженную спичку на кучу хвороста, который собрал в лесу.

      Он долго, едва ли не вечность сидел вон там, на одном из табуретов, которые они также принесли сюда, и курил «косяк».

      До этого он никогда не курил «травку», по крайней мере не при ней за те полгода, что они были вместе. Но этот Джаспер Мур не был тем парнем, которого она знала. Этот Джаспер Мур был чудовищем. Он разглядывал ее, она же не осмелилась даже пошевелиться. Она закрыла глаза, чтобы не видеть того, что он делает. Но у нее было ощущение, что он внимательно наблюдает за ней, ожидая, что она умрет.

      Как только он развязал веревку, которой опутал ее, она наконец смогла ощутить собственные руки. Но она не осмелилась вытереть кровь, стекавшую по ее шее. Она с трудом сдерживала булькающий хрип, вырывавшийся из ее горла при каждом вдохе, а висевший в воздухе дым затруднял и без того поверхностное дыхание. Она решила что, если прежде не умрет от потери крови, то наверняка задохнется. Но животный инстинкт подсказывал ей: ее последний и единственный шанс зависит от того, сможет ли она убедить его, что он сделал свое дело, когда перерезал ей горло.

      – Это будет тебе уроком, сучка! – пробормотал он и наконец зашагал прочь, бросив ее одну на съедение огню, который развел, чтобы уничтожить следы.

      Как только он ушел, она попыталась встать, но, по всей видимости, потеряла сознание. Тогда еще было довольно светло. По крайней мере, она представила себе, как он спешит домой, чтобы не опоздать на тренировку по бейсболу. Все то время, пока он удерживал ее здесь, он продолжал ходить в школу.

      Возвращаясь под вечер, он со смехом рассказывал ей, как отчаянно вся округа пытается найти ее и ее подруг, – даже о том, что ученики и учителя говорят в школе, – как будто все это приводило его в восторг. Он говорил о молитвенных собраниях, о желтых лентах и взволнованных репортерах из теленовостей, которые ходили по пятам за всеми, кого она знала, выпытывая у них мельчайшие подробности о пропавших.

      Когда же она спросила его, как ему удастся ускользнуть из дома, чтобы вернуться сюда, в эту хижину, он объяснил, что сказал всем, что тоже отправляется на ее поиски. По его словам, он отлично справлялся с ролью не находящего себе места бойфренда, и она нисколько в этом не усомнилась. Он мог сыграть любую роль.

      Ведь он обманул и ее.

      Неужели никто не понял, что он вовсе не был искренне расстроен? Почему никто пристальнее не присмотрелся к нему? Увы, на это даже не приходится надеяться.

      Красавец-спортсмен, да еще с острым умом и богатыми родителями, он был настолько убедителен, настолько правдоподобен, настолько не похож на убийцу. Никто даже не заподозрит, что он способен на такое страшное преступление.

      Зажмурив глаза, она из последних сил пыталась сдержать слезы. Самым страшным из того, что она испытала за эти дни, было то, что он предал ее любовь, причем таким чудовищным образом. Но ей лучше не думать об этом. Иначе ей станет лишь хуже. Ей нужно сосредоточиться на дыхании или, может быть, просто… стоп!

      Огонь, похоже, потух. Она понятия не имела, почему он так и не пожрал ее и этот сарай, как задумывал Джаспер, но помимо едкого запаха дыма она уловила сладковатый, приторный запах разлагающейся плоти. С каждым днем зловоние становилось все сильнее и сильнее, от него мутило, выворачивало наизнанку. Джаспер признался, что у него стоит при мысли о том, что ее подруги незрячими глазами наблюдают за тем, что он с ней делал. Он сказал, что они просто зависают вместе, веселятся, как в старые времена, – лишь с той разницей, что ее подруги наконец навсегда заткнули свои болтливые рты.

      Стоило ей подумать о том, что он с ними сделал,