Отечество. Дым. Эмиграция. Русские поэты и писатели вне России. Книга первая. Юрий Безелянский

е Владимир Владимирович.

      А белые, спасаясь от смерти, садились на корабли и плыли в неизвестную даль, на чужбину. Уезжали, уплывали их жены, дети, близкие… И все они стали эмигрантами в разных чужих странах. Сколько их было? Точно неизвестно. По некоторым подсчетам, более 2 миллионов подданных России покинули родину после революции 1917 года. Так называемая первая волна эмиграции. А за ней вторая, третья…

      Откроем Большую книгу афоризмов (2000):

      – Эмиграция – это похороны, после которых жизнь продолжается дальше (Тадеуш Котарбиньский, польский философ).

      – Нельзя унести родину на подошвах своих сапог (Жорж Дантон перед арестом, в ответ на предложение бежать из Франции).

      – Можно убежать из отечества, но нельзя убежать от самого себя (Гораций, римский поэт до н. э.).

      – Эмиграция – капля крови нации, взятая на анализ (Мария Розанова, жена Андрея Синявского, эмигрантка).

      После афоризмов просится, нет, громко стучится хрестоматийная «Тоска по родине» Марины Цветаевой:

      Тоска по родине! Давно

      Разоблаченная морока!

      Мне совершенно всё равно —

      Где совершенно одинокой

      Быть, по каким камням домой

      Брести с кошелкою базарной

      В дом, и не знающий, что – мой,

      Как госпиталь или казарма…

      …Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,

      И всё – равно, и всё – едино.

      Но если по дороге – куст

      Встает, особенно – рябина…

      Всё это так и всё так немного литературно. А сама жизнь всегда грубее и страшнее. И обыденнее. Достаточно открыть воспоминания Георгия Иванова «Петербургские зимы»: как жили в России, и что толкнуло некоторых решиться на эмиграцию. Вот первые две страницы Георгия Иванова о том времени:

      «Говорят, тонущий в последнюю минуту забывает страх, перестает задыхаться. Ему вдруг становится легко, свободно, блаженно. И, теряя сознание, он идет на дно, улыбаясь.

      К 1920 году Петербург тонул уже блаженно.

      Голода боялись, пока он не установился “всерьез и надолго”. Тогда его перестали замечать. Перестали замечать и расстрелы.

      – Ну, как вы дошли вчера, после балета?..

      – Ничего, спасибо. Шубы не сняли. Пришлось, впрочем, померзнуть с полчаса на дворе. Был обыск в восьмом номере. Пока не кончили – не пускали на лестницу.

      – Взяли кого-нибудь?

      – Молодого Перфильева и еще студента какого-то, у него ночевал.

      – Расстреляют, должно быть?

      – Должно быть…

      – А Спесивцева была восхитительна…

      – Да, но до Карсавиной ей далеко.

      – Ну, Петр Петрович, заходите к нам…

      Два обывателя встретились, заговорили о житейских мелочах и разошлись. Балет… шуба… молодого Перфильева и еще студента… А у нас в кооперативе выдавали сегодня селедку… Расстреляют, должно быть…

      Два гражданина Северной Коммуны беседуют об обыденном.

      Гражданина окликает гражданин:

      Что сегодня, гражданин, на обед?

      Прикреплялись, гражданин, или нет?..

      И не по бессердечию беседуют так спокойно, а по привычке.

      Да и шансы равны – сегодня студента, завтра вас.

      Я сегодня, гражданин, плохо спал —

      Душу я на керосин променял.

      Об этом беспокоились еще: как бы не променять душу “на керосин” без остатка. И – кто устраивал заговоры, кто молился, кто шел через весь город, расползающийся в оттепели или обледенелый, чтобы увидеть, как под нежный гром музыки, в лунном сиянии, на фоне шелестящих, пышных бумажных роз – выпорхнет Жизель, вечная любовь, ангел во плоти…

      Поглядеть, вздохнуть, потом обратно ночью через весь город.

      Над кострами искры золотятся,

      Над Невою полыньи дымятся,

      И шальная пуля над Невою

      Ищет сердце бедное твое…

      Ну, может быть, сегодня еще до моего не доберется. Чего там!»

* * *

      Многие остались на родине. Приспособились, выжили в новой советской России. Помните комедию с элементами драмы «Мандат» Николая Эрдмана?

      Маменька спрашивает сына:

      – Как же теперь честному человеку на свете жить?

      – Лавировать, маменька, надобно лавировать, – отвечает Павлуша Гулячкин.

      И лавировали, да еще как! Примеров тьма: Брюсов, Маяковский, Городецкий, Демьян Бедный и т. д. Лавируя, скрывая свои истинные чувства и мысли. Об этом в книге кое-что будет сказано. Но в основном она об эмиграции: как покидали Россию, что чувствовали, писали, как жили вдали от Родины.

      В эту книгу, которую вы держите в руках и, может быть, даже намерены прочитать, включены далеко не все звучные