Фернандо Магеллан. Книга 1. Игорь Ноздрин

как Христу». Когда Онисим сбежал от хозяина, принял христианство и примкнул к ученикам апостола, тот полюбил его, но отослал назад владельцу, не осмелился посягнуть на чужую собственность. Если бы он был против рабства, то спрятал бы Онисима у себя. Похожие примеры мы находим у Иоанна Златоуста и Блаженного Августина, считавших рабство наказанием за грехи. Они осуждали выступления за его отмену, ибо это противоречило Божьей воле, призывали рабов к кротости и смирению.

      – Павел говорил о рабах, рожденных в неволе. Малаец появился на свет свободным, – возразил Фернандо. – Как бы вы поступили на моем месте?

      – Я бы отпустил Энрике, – вопреки своей логике, неожиданно сказал юноша. – Любовь к истине, Господу Богу и рабство – не совместимы. Тиран не имеет в сердце любви. Без нее он не войдет в Царство Божие. Апостол Павел писал в Первом послании к коринфянам: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. Если обладаю даром пророчества, знаю тайны, имею познание и полную веру, так что могу горы переставлять, а любви не имею, то я – ничто, – взволнованно произнес Антоний. – Если раздам имение и принесу тело на сожжение, а любви не имею, нет мне в том пользы. Любовь долго терпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а приветствует истину; все покрывает, всему верит, всегда надеется, все переносит. – Незаметно для себя юноша встал на цыпочки, сжал кулачки и размахивал указательными пальчиками. Магеллан невольно приподнялся на подушке и, увлеченный искренностью Антония, заворожено глядел на разрумянившееся личико священника, заблестевшую тонзуру, горящие глазки. Капитан находил в словах отголоски своих мыслей, своей юношеской веры в добро. – Любовь никогда не исчезнет, хотя пророчества прекратятся, языки умолкнут, звания упразднятся», – закончил капеллан.

      В тишине он ощутил неловкость, смутился, сел в кресло, опустил глаза в пол.

      – Так и будет! – решил Фернандо, откидываясь на подушку— Отпущу Энрике на свободу, когда привезу назад на родину.

      В тот день они беседовали о вере, добре и зле. Капитан рассказывал о теплых морях и далеких островах. Комната наполнялась шумом прибоя, запахом душистых растений, криками райских птиц, звоном мечей, треском ломающихся бортов, мольбой о помощи. За дверью тихо скрипнули половицы под ногами дона Педро, звякнул колокольчик, пропустил к камину учеников. В каморке на сундуке заснул раб, не знавший, что ему обещана свобода. Фернандо с Антонием плавали, сражались в водах Мадагаскара, разгоняли марокканских пиратов, торговали в индийских факториях. То сжимая маленькие ручки в комочек, то вскидывая крылышками, капеллан ловил каждое слово, просил подробностей, а когда слушал Магеллана, вскакивал с кресла или вжимался в него, словно искал спасения. Он мечтал о море, как мечтает человек, не представляющий тяжести корабельной службы. Ему казалось, будто он уплывет на край света обращать в христианство язычников, а благодарный