В поисках Беатриче. Елена Глебова

«Лучше б папа гречу забыл у кассы. Как можно купить и забыть сложить в пакет. Да, кто-то там на кассе в магазине сидит и пирует, ест Катюшины эклеры и мамины любимые корзиночки. А буше не жалко, всё равно у нас их делать не умеют, не буше, а простая булка с маслом».

      – А это что? – Катюшка вытащила из пакета небольшого размера коробку, надпись на которой гласила: «банка для сыпучих продуктов с ложкой, 680 мл „Полосатый кот“». Пирожные были напрочь забыты, коробка не открывалась. Кто-то, как назло, облепил её скотчем, как посылку на почте. Внутри что-то перемещалось, но не звякало. Через семь минут маленькие ручки извлекли фаянсовую сахарницу в пупырчатом пакете для дальних перевозок. Сказать, что сахарница произвела впечатление – это ровным счётом не сказать ничего. Катюшка ахнула: с сахарницы на неё смотрела морда Труфеля с застывшим выражением лукавства и доброты. Сахарница состояла из двух частей: тела большого грузного кота, ёмкости, которую можно было наполнить сахаром или любой сыпучей крупой, и головы, то бишь крышки. В голове имелось крохотное отверстие под ложечку. Художник, придумавший дизайн сахарницы, был большой фантазёр. Кто бы ни приходил в дальнейшем в дом, все останавливали свой взгляд на этом предмете. Катюшина мама обожала посуду. В доме часто появлялись затейливые тарелки и чайные пары, которые не оставляли равнодушным ни одного из членов семьи. В частности, сахарниц было уже четыре: одна из набора из гжели, другая деревянная, расписанная под хохлому, и две из породистых фарфоровых сервизов. И теперь на кухне поселился кот, на которого невозможно было посмотреть и при этом не улыбнуться, фаянсовый кот, кот-симпатяга, кот-обжорка, так похожий на Труфеля. Злая воля Озера из замка Магадины полностью воплотилась в жизнь: Труфель каждый день часами наблюдал за Катенькой, за всей своей семьёй, слышал их разговоры, смех, шутки, рядом лилась вода, и пенилась мочалочка для посуды, надрывался, свистел старичок-чайник, Катюшка по-прежнему разбрасывала фантики от конфет – ничего не изменилось, не стало лишь его в жизни этой семьи, где он знал каждого наизусть и любил каждого за все слабости, а в особенности маленькую Катеньку. Семья часто вспоминала его, на компьютере хранились его фотографии: вот его привезли в город в бабушкином махеровом розовом берете времён перестройки, вот он спит в своей коробке из-под Катенькиных ботиночек, вот мама кормит с рук его паштетом из гусиной печёнки, вот он развалился посередине комнаты, и все старательно его обходят, вот его Катя целует в плоскую пушистую морду с влажным вечно сопливым носом. Дни бежали, кот был с семьёй и не был одновременно. На кухне собирались все, обсуждали, кушали, готовили, валялись на диване, смотрели новости, всё на его глазах, вот только он смотрел на всех застывшей маской нанесённого на фаянс рисунка и молчал, и ждал, когда Катюша разобьёт его. Именно этого добивалось Озеро, перевоплощая Труфеля в сахарницу.

      Прошли месяцы. Семья вспоминала кота изо дня в день, ему хотелось прыгнуть на руки к каждому, вылизать каждого своим шершавым языком и закричать: «Вот он Я! Я здесь! Я с вами! Это же Я, ваш кот Труфель!» Но его лишь брали в руки, насыпали сахар и ставили обратно на место. Огорчения добавило новое событие. Однажды вечером в дом принесли другого котёнка. Это была киса черепахового окраса тоже персидской породы, котёнок месяц от роду. Взяли в пику Труфелю другое животное у иных заводчиков, чтобы не горевать. По легенде заводчиков шустрый котёнок был сразу назван Яшей. Только спустя почти год выяснилось, что в природе трёхцветными бывают только кошки, коты же, как правило, монохромны по окрасу либо же двухцветны. Яша имела такую же бандитскую морду, как её папенька, апельсиновый перс, и такой же на удивление кроткий взгляд, как у кошки-мамы серебристо-голубого окраса, когда в коридоре из ниоткуда возникала лужа. А к природе возникновения луж Яша имела самое непосредственное отношение. Яшу драли, запирали в карцере, коим служил туалет, переводили с курицы на гречневую кашу, и, в результате, победила дружба, которая зиждилась на непререкаемом, непреклонном авторитете Катюшиной мамы. И Труфель с грустью отмечал, что Яше многое сходило с лап: и битые горшки с цветами, и кучи под ванной, и даже попытки прогуляться по обеденному столу. Яшу журили, но не так, и Труфеля мучило это постоянное сравнение. Ободрял лишь тот факт, что вся семья, не сговариваясь, первые полгода звала Яшу Труфелем в быстрой речи или за глаза. Катина мама частенько просматривала фотографии Труфеля и подолгу молчала. Прежнего кота до сих пор любили и помнили, и грустили о нём. Дни летели с крейсерской скоростью. Маленькая краля, как Труфель про себя окрестил Яшу, росла не по дням, а по часам, превращаясь в изящную желтоглазую красавицу с пышным хвостом, как у белки. Она частенько забиралась на стол, грациозно усаживалась около вазочки с конфетами, запуская свои роскошные усы в обилие шуршащих ярких фантиков, их хруст приводил кралю в неописуемый восторг. Ах, если бы только мама видела! Засунуть морду в сахарницу, а потом столь же бесцеремонно опустить усы в недопитую Катенькину чашку чая! И ещё бытует мнение, что кошки умнее котов. Труфель не мог стерпеть такой наглости и вседозволенности. Его фаянсовая морда грозно косилась на нарушительницу этикета и правопорядка. Однажды кот не выдержал и сделал замечание маленькой разбойнице. В ответ к нему подошли четыре хорошенькие лапы, и холодный сопливый нос на такой же плоской роскошной