Юность Лагардера. Поль Феваль

это приехал сын проклятого де Пейроля – одна рожа со старым разбойником! Черти б их обоих разорвали!

      А кумушки судачили так:

      – Крысы, говорят, бегут с корабля, которому судьба затонуть, а стервятники – те, известно, наоборот: со всех сторон норовят слететься на падаль, едва зверь подохнет. Не иначе Пейроль, старый коршун, почуял мертвечину, вот и кликнул птенца, чтоб поделиться добычей. Дурной это знак – видно, смерть бродит неподалеку!

      Так оно и было. Отец и сын встретились после двенадцатилетней разлуки и беседовали с глазу на глаз в нарядно убранных покоях на третьем этаже герцогского дворца. Несмотря на жару, наступившую прежде времени, окна и двери были затворены, а занавеси опущены. С каждой минутой сгущались сумерки, погружая во тьму ложе с балдахином, инкрустированные перламутром шкафы черного дерева, три резных дубовых кресла и большой деревянный сундук. В темноте уже едва можно было различить флорентийские доспехи XV века и чудный столик слоновой кости; на черном мраморном полу тускло поблескивала золотая мозаика – геральдические лилии.

      Сын, Антуан де Пейроль, был тощ и долговяз, с желтоватой кожей, блеклыми волосами, бегающим взглядом, грубой и тяжелой нижней челюстью. Длинная, до пят, шпага должна была свидетельствовать о его дворянском происхождении, однако все остальное – камзол, туфли, брошенная на столик шляпа – говорило об обратном: благородные люди таких не носят…

      Отец в который раз смерил сына взглядом и недовольно подумал про себя: «От него несет судейским! Ни дать ни взять – нотариус… Да нет, хуже того – судебный пристав!»

      Сезар де Пейроль, интендант[3] и доверенное лицо герцога Гвасталльского[4] был так разочарован видом своего единственного отпрыска, что за полчаса не сказал ему и двух десятков слов. Но кого он ожидал увидеть? Белокурого херувимчика? Щеголя из тех, по ком сходят с ума молоденькие дурочки? Кто знает…

      Расположившись в бронзовом курульном кресле, на каких в Риме в дни торжества восседали отцы отечества, старик наблюдал, как его сын, сущий скелет в отрепьях, ходит взад-вперед по темной комнате.

      Как это часто бывает – вечная история с сучком и бревном в глазу! – Сезар полагал, что сам он куда как хорош собой, и не замечал, что сын удивительно похож на него. Горожане были проницательнее. Если не смотреть на разницу в возрасте и одежде – старик носил серое атласное платье и лакированные кожаные башмаки, – Антуан был вылитый отец, каким тот приехал в Гвасталлу двадцать лет назад.

      Антуану еще не исполнилось и семнадцати, но он, несмотря на худобу, отличался ловкостью и изрядной силой. Отец же его подбирался к шестидесяти годам. Однако выглядел много старше, и те, кто не любил его, а таковые имелись в избытке, за глаза говорили: «От старика веет могилой!»

      Сезар де Пейроль в своей жизни не ведал меры, когда дело касалось неиссякающих благ Италии: вина и красоток. И он вволю насладился ими! Не развязывая кошелька, он мог пить лучшие вина из погребов герцога Гвасталльского, а положение доверенного лица при государе давало ему полную власть над женской добродетелью: интендант взимал поцелуями недоимки с налогов и пошлин…

      После апоплексического удара, однако, он вынужден был подчиниться строгим предписаниям лекарей. Он сумел обуздать страсти и отвратился и от Бахуса и от Венеры. Но за все приходится платить. Было уже поздно – за первым ударом последовал и второй.

      Старик опять выкарабкался, но очень сдал. Тут-то он вспомнил, что оставил в Париже сына, и послал за ним.

      – Вот из-за чего я велел вам без промедления прибыть из коллежа ко мне. Теперь вы приехали. Я доволен, – бесстрастным голосом проговорил Сезар.

      При этих словах Антуан вздрогнул, перестал ходить взад-вперед по комнате и обернулся к отцу.

      – Вы что-то сказали? – спросил он.

      – Нет-нет, – отвечал больной, – я говорил сам е собою, вы не могли понять моих слов. Возьмите табурет, сын мой, и садитесь поближе.

      Времени у меня в обрез. От любого усилия со мной может приключиться третий удар, и, как мне сказали, едва ли он меня пощадит. Поэтому я буду говорить прямо и кратко.

      Наружностью, Антуан, вам не взять. Вы не красавец, отнюдь не красавец. Но вы получили от меня – именно от меня, ибо мать ваша была изрядная ветреница, – дар лучший, нежели вянущая со временем красота.

      Вы умны. Посему у меня есть основания полагать, что вы, не разделяя губительных предрассудков нашего сословия, и в грош не ставите то, что глупцы напыщенно именуют долгом чести, и отдаете себе отчет в том, что дворянину без денег и без покровителей не до щепетильности.

      – У меня, отец, – объявил Антуан, – правило в жизни такое: если тебя зовут Пейроль, то главное – не будь дураком. Вам оно по душе?

      – Браво! – воскликнул старик. – Узнаю свою кровь! Разумнее не скажешь! Впрочем, ваши наставники писали мне о вас достаточно подробно и весьма хвалили ваш практический ум. С моей помощью, сын мой, из вас выйдет толк. Так вот: известно ли вам действительное положение наших дел? Как вы знаете, мы происходим из доброго

3

Здесь: должностное лицо, ведавшее полицией, судами и финансами.

4

Гвасталла – город в Италии, в провинции Эмилия. В прошлом – столица Гвасталльского герцогства, которым до 1677 г. управляли независимые герцоги Гвасталльские, затем владения их попали в руки герцогов Мантуанских.