Сорвавшийся с цепи. Роман Глушков

ала ему, что город расположен в двенадцати километрах южнее.

      – М-да, прилично. – Старик почесал в затылке. – Однако куда ж деваться? Пойду прогуляюсь. Благо еще утро и спешить некуда.

      И он, зябко подняв воротник старомодного плаща, зашагал на юг.

      Спешить ему и правда было некуда. День, который Старик ждал целых двадцать пять лет и до которого почти не чаял дожить, все-таки настал, и это главное.

      Вот только ничего торжественного в нем не было. Никто не встречал Старика за воротами тюрьмы, да и с погодой не подфартило. Когда его упекли в Святой Острог – в те годы еще обычную колонию строгого режима, – лето было сухое и жаркое. А нынешний промозглый июль больше напоминал конец осени. Тем более что вокруг не наблюдалось ни одного зеленого дерева и трава была сплошь пожухлой.

      Шум закрывающихся за спиной железных ворот Острога напоминал стон умирающего исполинского чудовища. Старик поморщился: дрянное напутствие. Тюремный привратник тоже не пожелал ему удачи. Выставил за порог и – гуляй на все четыре стороны. Ну и пусть. Старик четверть века не слышал в свой адрес добрых слов, так почему должен был услышать их сегодня?

      Ладно хоть, начальник проводил старейшего острожника по-человечески: выдал ему немного денег и направление в дорожную службу Погорельска. Эта бумага позволит Старику устроиться туда рабочим и получить кров над головой: нары в бараке для несемейных. Конечно, если освобожденный надумает здесь остаться.

      Если же не надумает, ему придется гораздо труднее. Выходного пособия не хватит на то, чтобы уехать из Пропащего Края на теплый, спокойный Юг. В этом случае Старик застрянет без гроша в незнакомой стороне, где он будет никому не нужен и где ему никто не протянет руку помощи.

      Был и третий путь – вернуться к преступной жизни. Но такой вариант бывший зэк всерьез не рассматривал. За время его отсидки мир стал совершенно другим, и в здешних краях сменилось не одно криминальное поколение. А нынешнее понятия не имело, кем когда-то был Старик, и не окажет ему ни малейшего почтения.

      Он знал это, глядя на молодых зэков Острога. Имена их разгуливающих на свободе главарей Старику ни о чем не говорили. Так же как имя самого Старика было для дерзкой молодежи пустым звуком. Он был для нее простым острожником, только и всего. Трудягой, который держался в тени и не искал себе проблем.

      Зато работы Старик не боялся. Любой, даже тяжелой.

      Это в первые годы заключения он еще выпячивал свой бандитский гонор. Но когда в колонии сменилась власть, а снаружи и вовсе настало безвластье, ему быстро обломали рога. О чем он, впрочем, теперь не жалел. Правильно сделали, что обломали. Занявшись каждодневным трудом, Старик почувствовал, как его шальные мысли пришли в порядок, бунтующий нрав смягчился, а физическая усталость даровала хороший сон. Бездельничать и наживать себе врагов стало некогда. Разве что друзьями Старик тоже не обзавелся. Но, как показала его в корне изменившаяся жизнь, уходя с головой в работу, он мог обходиться и без друзей.

      В Остроге Старик всячески избегал неприятностей. И не собирался искать их на свободе. Его все еще крепкие руки могли пригодиться на ремонте дорог? Почему бы нет. Ему некуда было идти, и его никто не ждал. Кроме, как выяснилось, дорожной службы Погорельска. Что ж, и на том спасибо – значит, прямиком туда Старик и отправится.

      Единственное, что пока нервировало его на воле, – отсутствие стен. Двадцать пять лет они окружали его – в камере, в мастерских или на тюремном дворе. И теперь, когда его взор ни во что не утыкался аж до горизонта, бывшему узнику становилось малость не по себе. Казалось, дунь ветер сильнее – и он упадет, поскольку ему будет не за что ухватиться.

      Но ветер дул и дул, а Старик все не падал. И его одинокая, чуть сгорбленная фигура продолжала идти по пустынному шоссе на юг, в Погорельск. Туда, где ему, отныне свободному человеку, пообещали жилье и работу…

      Глава 1

      – Ты не понимаешь, стрельбан! У нас не было выбора! – вскричал Чегрик. Сейчас он дрожал и от страха, и от холода, поскольку вода, которой комвзвода Мизгирь поливал его из шланга, качалась прямо из скважины.

      – Что значит – не было выбора? – удивился Мизгирь, продолжая смывать с пленника грязь и нечистоты. – Тебе что, приставили нож к горлу, когда ты со своими корешами насиловал дочку хозяина бара «Мазутное счастье»?

      – Почти так, – закивал Чегрик, начиная стучать зубами. – Приказ б-братьев Дерюжных страшнее ножа. Ослушаешься – они тебя не п-просто под нож пустят. Сначала они вырежут у тебя из б-брюха кишки, а потом заставят их жрать, пока не п-подохнешь… Х-ватит, стрельбан, умоляю! Я уже ч-чистый!

      – Сами братья Дерюжные, говоришь, – хмыкнул комвзвода. – Какая, мать твою, неожиданность! И чем бедная девчонка перед ними провинилась?

      – Ты что, не в к-курсе? Петька Д-дерюжный втюрился в нее и подбивал к ней к-клинья. А эта недотрога его отшила. И вдобавок оскорбила п-при всех. Вот Дерюга-младший и слетел с к-катушек. Ладно хоть, убивать девчонку не велел – только отыметь ее по п-полной и лицо изуродовать. Д-да нас