Потомок викинга. Юрий Никитин

лабораторию начали стягиваться потрясенные сотрудники.

      Юрий Захаров сидел на подоконнике и смотрел во двор. Суровое скуластое лицо выглядело непроницаемым, в мощной фигуре не чувствовалось ни малейшего напряжения. Больше всего он напоминал в этот момент былинного витязя, который выкроил для отдыха несколько минут между схватками.

      Именно это сравнение пришло в голову Говоркову, руководителю группы, когда он ворвался в лабораторию и увидел виновника переполоха.

      – Это правда? – гаркнул он с порога.

      Захаров почтительно встал с подоконника, спокойно посмотрел в багровое мясистое лицо Говоркова.

      – Правда. Мы зашли в тупик. Опыты над собаками ничего не дадут, пора это признать.

      – И ты посмел?

      – Нарушить букву инструкции? Да, посмел. Посмел продолжить опыт.

      – Мальчишка! Отвагой рисуешься?

      За громоздкой тушей Говоркова мелькали лица сотрудников лаборатории. Вскоре в коридоре их набилось как селедок в бочке.

      Чувствуя, что ему нужна хотъ какая-то поддержка, Захаров заговорил, глядя в устрашающе багровое лицо с расплюснутым носом и мощной челюстью – Говорков в молодости был неплохим боксером, но апеллировал одновременно и к молчаливому большинству.

      – Леонид Леонидович, это не рисовка! Наше открытие может повторить судьбу некоторых других изобретений: ученый совет поаплодирует нам за изящную теорию, издаст брошюрку, и этим все кончится. Только потому, что мы уцепились за букву и не желаем спасти собственный препарат!

      Говорков тяжело качнулся вперед, прошествовал грузно к столу, опустился в кресло.

      – И ты ввел себе антигенид, – сказал он мрачно. – Непроверенный, не апробированный препарат…

      – Мы апробировали его на трех десятках собак! Все они живы и здоровы.

      – А тринадцатый день? Почему перестают узнавать?

      Захаров пожал тяжелыми плечами.

      – Это же просто… Гены продолжают расщепляться, собаки вспоминают все больше и больше прежних хозяев. То есть хозяев их предков…

      – Можешь не объяснять, – сказал Говорков нетерпеливо.

      – Они путают нас с прежними. Мы кажемся чужими.

      – Это еще нужно доказать.

      – Как? Они не делятся впечатлениями. Все реакции в норме. Это не тот случай, когда можно собрать данные по энцефалограммам, температуре или реакциям на раздражители.

      На пороге Говорков обернулся, окинул всех недобрым взглядом.

      – Присматривайте за ним. А я понесу голову на директорскую плаху.

      И вышел, плотно притворив за собою дверь. Захаров перевел дыхание и снова взобрался на подоконник. Там, в институтском садике, начинали цвести абрикосы, зеленела первая травка, порхали бабочки. Сотрудники как блеклые тени неслышно задвигались, стали перемещаться по всему просторному помещению, медленно приближаясь к подоконнику, на котором он сидел. Они напоминали Захарову персонажей из старой затрепанной черно-белой ленты.

      Из группы выделилась Таня, худенькая девушка с башней пепельных волос и вечно печальными глазами. Она подошла совсем близко и смотрела снизу вверх в упрямый подбородок этого ковбоя и вечного воина.

      – Это правда, Юра? И что же теперь делать?

      Она выглядела так беспомощно, что захотелось погладить ее по спине, как кошку.

      – Что делать? – повторил Захаров. – Пока включай магнитофон, буду трещать сорокой радостной.

      – Ой, сейчас! – сказала она обрадованно.

      Совершенно безынициативная, она высоко ценилась всеми за точное и добросовестное выполнение самых скучных, а порой просто неприятных работ.