Вера Алентова. Москва слезам не верит…. Юлия Бекичева

а сцене, на съемочной площадке. Вроде бы все как у обычных людей, и все-таки несколько иначе. Ведь, говоря словами классика: «Артисты – странные люди. Да и люди ли они вообще?».

      Завтра была война

      Включаю телевизор, всматриваюсь, вслушиваюсь в происходящее на экране. Известный российский журналист беседует с актрисой Верой Алентовой.

      – Хоть вы всегда подчеркиваете в интервью, что очень ценили, любили и любите свою маму, мне показалось, что у вас серьезная на нее обида.

      – Обида?

      – Да.

      – Это вам показалось.

      – Мама отправила вас на завод…

      – Мама правильно сделала. Я считаю, родителей не судят. Тем более, зная, как мы с мамой жили… Всем, что я умею, обязана ей. Поэтому у меня никаких обид быть не может. Ни малейших.

      – Но когда ребенок в детстве не получает достаточно внимания, когда ребенок не получает сладкого…

      – Мама ведь не давала мне денег на сладкое не потому, что хотела наказать, а, потому, что нужно было, чтобы были деньги на хлеб.

      Многим из нас, рожденным в восьмидесятые, девяностые, двухтысячные годы, к счастью, трудно представить себе, что такое военное время, умирающие от голода и работающие на износ в тылу люди, что такое послевоенная разруха, нищета и, каково это – остаться в еще не оправившейся от потрясения стране вдовой с маленькой дочерью на руках.

      Город Котлас – районный центр на юге Архангельской области России, расположенный в 570 км к юго-востоку от Архангельска и в 980 км к северо-востоку от Москвы. Именно здесь жили и работали будущие родители Веры Алентовой. С черно-белой фотокарточки смотрит на нас миловидная, хрупкая, преисполненная достоинства Ирина Николаевна Алентова, еще совсем молоденькая актриса Котласского драматического театра.

      Ирина Николаевна Алентова – мать Веры, актриса Котласского драматического театра

      «Базировался театр в невысоком одноэтажном деревянном здании клуба „СовКино“. Само здание – с печным отоплением, без подсобных помещений, без водопровода. Зрительный зал был маленьким, сцена не оборудована».

      И все бы ничего, если бы не война.

      Начинавший свой творческий путь в Котласском театре, прослуживший здесь с 1940-го по 1944 год коллега Ирины Алентовой, народный артист РСФСР Иосиф Николаевич Конопацкий вспоминал:

      «О начале войны мы узнали, будучи на гастролях в городе Сольвычегодске. Был чудесный летний день. Мы играли на открытой площадке в саду „Чужого ребенка“ Василия Шкваркина, а вечером пришли играть в Дом культуры „Как закалялась сталь“ по роману Николая Островского. Сидели в большой комнате и гримировались перед началом спектакля, и вдруг вбегает наш администратор со словами: „Товарищи, товарищи, слушайте“, включает радиотарелку, и мы слышим перечисление областей, в которых объявлено военное положение. Началось бурное обсуждение этого события. Оптимисты говорили, что война закончится за три месяца, пессимисты – что война не кончится раньше нового года. И никто не мог даже представить себе, сколько лет продлится эта война и какие ужасные будут последствия. И сразу же на другое утро два человека должны были явиться в военкомат. На протяжении четырех лет работники уходили из театра на фронт».

      Всю войну Ирина Николаевна Алентова работала в Котласском театре. Условия работы были очень суровыми. Мерзнущие, поеживающиеся от холода зрители сидели зимой в выстуженном зрительном зале в верхней одежде и шерстяных рукавицах, в то время как артисты выходили на сцену налегке.

      «Мы играли почти все новые пьесы, которые появлялись в то время, а также русскую и зарубежную классику, – вспоминал Иосиф Владимирович. – Играли не только на театральной сцене, но и на территориях промышленных предприятий, госпиталя, на площади железнодорожного вокзала. Зима 1941 года выдалась самой страшной за все время войны. Люди умирали от голода, как мухи. Еды не было никакой. По карточкам давали немного хлеба, и все. По утрам по городу ездили сани и собирали на железнодорожном вокзале, на пристани, на базаре тела умерших. Театр был прикреплен к какой-то столовой, и мы ходили туда за едой каждый день. После репетиций все в театре выстраивались с бидончиками в очередь, и дежурные разливали „болтушку“ – это мука, разведенная водой. На работающего полагалось две порции, на иждивенца – одна. „Болтушку“ разливали двое: один дежурный мешал ее длинной палкой с развилками, а другой разливал порционным черпаком. Потом они менялись, поскольку мешать было тяжело. Все пристально наблюдали за перемешивающим и время от времени покрикивали на него: „Мешай, мешай, чтобы гуща на дно не оседала!“».

      Голодные, измученные, невзирая на трудности, сотрудники театра перевыполняли план, работали с прибылью, которую отдавали на нужды обороны. Играли спектакли и в свои выходные дни. Вырученные средства и личные накопления жертвовали в фонд помощи детям фронтовиков.

      Отработав на сцене, худенькая, изящная, старающаяся не унывать Ирина Николаевна шла подрабатывать на фабрику (там худо-бедно платили и выдавали продуктовые карточки), по ночам пришивала пуговицы