Человек свободный…. Юрий Никитин

ласснику с козырным тузом в кармане, но его просторный кабинет, дисплей на боковом столике и целый ряд телефонов впечатляли. Зверев был уже профессором, доктором наук, вся обстановка кричала об уверенном благополучии, в то время как мы выглядели попрошайками из старого фильма. Ленка вовсе последние годы махнула рукой на свою внешность, косметикой не пользовалась, тряпками не интересовалась. На ней была старая юбка и облезлая кофта, которую носила еще ее бабуля.

      – Верно, – ответила она хмуро. – Пятнадцать лет назад. Или больше? Вы за это время добились огромных успехов, не так ли?

      Он засмеялся:

      – Ну, смотря что называть успехами. В науке не так уж заметен прогресс! Когда ученый делает открытие, он не сам поднимается, он поднимает все человечество! А это не так легко, народу на свете сейчас уже больше, чем муравьев в тропическом лесу.

      Потом, вспоминая все, что говорил Зверев, я находил глубокий смысл. Почти откровение. А, может быть, глубокий только для меня, а другие давно знали, для них это прописные истины, но в те минуты я был переполнен своими убийственными доводами, стремился их поскорее высказать и, как всегда в таких случаях, не только не пытался вникнуть в слова противника, то есть Зверева, а вовсе их не слышал.

      Елена спросила раздельно, глядя прямо в глаза Звереву:

      – А как обстоит дело в области парапсихологии? Большие успехи?

      Зверев опять засмеялся. В кабинет вошла секретарша, внесла на подносе три чашечки черного кофе, сахарницу, серебряные ложечки.

      – Попьем? – предложил он деловито. – Люблю крепкий… Помню, вы оба еще в школе были помешаны на парапсихологии. Или тогда в моде были снежный человек, Несси, деревья-людоеды, бермудский треугольник? Нет, бермудский треугольник и чудо-знахари пришли позже. А тогда разгоралась заря тибетской медицины, йоги и, конечно же, парапсихологии. А для нас все та же знакомая жажда чуда и вера в чудеса. Конечно же, никаких успехов в парапсихологии нет и быть не может.

      – Потому, что не может быть никогда? – съязвила она.

      – Совершенно верно, – ответил он, явно принимая вызов. – Есть законы природы, которые неуязвимы. За тысячи лет набралась тысяча томов по оккультизму, эзотерическим знаниям, телепатии, парапсихологии, телекинезу и прочим чудесам. И что же? Результат все тот же – нуль. А впрочем, другого и быть не может.

      Я покосился на сестру. Выбросит ли она на стол козырный туз. Нет, еще тянет.

      – Хотя, – сказал Зверев, посматривая на нас с насмешливой симпатией, – очень хорошо понимаю адептов мистического! У меня тоже бывают минуты упадка, слабости. А оккультизм обещает рр-раз – и в дамки! Не надо ни многолетней учебы, ни каторжной работы – сразу властелин мира! Верно? Ведь достаточно только читать мысли, и ты уже получаешь явное преимущество над всем человечеством! А если научиться двигать двухпудовики? Ведь две урановые половинки весят меньше!.. Словом, слабые находят лазейки. Одни покупают лотерейные билетики, чтобы без труда загрести все крупные выигрыши, другие уходят в мистику – там обещано еще больше…

      Мы прихлебывали горячий кофе, внимательно рассматривали розовощекого, довольного собой Зверева. Козырь уже явно накалялся в кармане у Ленки, прожигая подкладку.

      – Я наслышан о наших московских кудесниках, – продолжал Зверев, раскрасневшись от кофе и чувства превосходства. – Впечатляет! Взглядом поднимают двухпудовые гири, сгибают кочерги, сплющивают чайники… Но как только попытаешься проверить, кудесники оказываются не в настроении, звезды стоят не так, штаны тоже мешают… А для нас вовсе не надо двигать гирями. Мы подвесим на шелковой ниточке кусочек фольги. Сдвинь ее мыслью, и луч солнца, отразившись от минизеркальца, скакнет на десятки делений, которые нанесем на стене! Но, увы, всякий раз звезды стоят не так!

      Он рассмеялся, распинаясь про жуликов и проходимцев в парапсихологии, но мы могли бы ответить, что в науке их не меньше. Но мы молчали, потому что козырь был все-таки у нас. Не просто козырь, а туз!

      Лена сказала с горячим презрением, которым она вся сочилась:

      – Наука! Бездушная, бесчеловечная… У науки и ее рыцарей нет ни чести, ни достоинства, ни гордости…

      Зверев хохотнул, его круглые, как у хомячка, щечки заколыхались: