Посылка. Себастьян Фитцек

т это в последний раз. Никогда больше, прихватив мягкую игрушку-слона, она не заберется в полпервого ночи в постель к родителям и не прижмется к маме, стараясь не разбудить отца, который во сне дергал ногами, бормотал что-то несвязное и скрипел зубами.

      Сегодня он не дергал ногами, не бормотал и не скрипел зубами. Сегодня он только жалобно стонал.

      – Папа?

      Эмма ощупью пробралась из темного коридора в спальню. Свет полной луны, висевшей в эти весенние ночи над Берлином как полуночное солнце, просачивался сквозь задернутые гардины.

      Прищурив глаза, которые каштановым занавесом прикрывала челка, Эмма различала обстановку: стеклянные ночные столики по бокам широкой кровати, плетеный сундук в изножье, шкаф с раздвижными дверями, в котором она раньше иногда пряталась.

      Пока в ее жизни не появился Артур и не отбил охоту к игре в прятки.

      – Папа? – прошептала Эмма и нащупала голую ногу отца, которая торчала из-под одеяла.

      Сама Эмма была в одном носке, да и тот почти сполз и едва держался на пальцах. Другой носок она потеряла во сне, где-то по дороге от переливающегося замка Единорога к долине серебристого Паука, который иной раз вселял в нее ужас.

      Но не такой сильный ужас, какой наводил на нее Артур.

      Тот постоянно уверял ее, что он не злой. Но можно ли ему доверять?

      Эмма крепче прижала к груди слона. Ее язык прилип к нёбу, как засохшая жвачка. Не расслышав собственного тонкого голоска, она повторила попытку.

      – Папа, проснись. – И дернула его за палец на ноге.

      Отец подтянул ногу и со стоном повернулся на бок. При этом он слегка приподнял одеяло, и Эмма почувствовала его неповторимый запах, который ни с чем не спутаешь. Даже с закрытыми глазами она смогла бы узнать отца среди десятка взрослых по одному его аромату. По этой простой и знакомой смеси запаха табака и одеколона, которую она с таким удовольствием вдыхала.

      Эмма задумалась: не лучше ли попытаться разбудить маму? Она всегда готова помочь. А папа часто ругается. В большинстве случаев Эмма даже не успевала понять, что натворила, как двери в очередной раз хлопали с такой силой, что вздрагивал весь дом. Мама говорила, что отец и сам точно не знает. Просто он «хорлирик» или как-то вроде того и после очень сожалеет. Иногда, правда очень редко, он даже сам ей это говорил. Приходил к ней в комнату, касался ее мокрой от слез щеки, гладил по голове и объяснял, что быть взрослым не так просто из-за ответственности, проблем и всего прочего. Для Эммы эти редкие минуты были самыми счастливыми на земле, и именно о таком моменте она сейчас мечтала.

      Как раз сегодня ей это было важно.

      «Когда мне так ужасно страшно».

      – Папа, пожалуйста, я…

      Она хотела подойти к изголовью, чтобы дотронуться до папиного лба, и споткнулась о стеклянную бутылку.

      «О нет…»

      От волнения Эмма совсем забыла, что мама и папа всегда ставят рядом с кроватью бутылку воды на случай, если кто-то из них ночью захочет пить. Когда бутылка упала и покатилась по паркету, Эмме показалось, что через спальню с грохотом пронесся товарный поезд. От шума закладывало уши, словно темнота усиливала все звуки.

      Зажегся свет.

      С маминой стороны.

      От неожиданности у Эммы вырвался пронзительный крик.

      – Зайка? – услышала она голос матери, которая в свете лампы для чтения напоминала святую. Святую с растрепанными волосами и отпечатком от подушки на лице.

      Отец Эммы тоже открыл глаза.

      – Какого черта… – громко произнес он, обводя комнату невидящим взглядом и пытаясь сфокусироваться. Очевидно, что он очнулся от ночного кошмара и, возможно, еще не до конца сознавал происходящее. Он сел в постели.

      – Что случилось, милая? – поинтересовалась ее мать.

      Не успела Эмма ответить, как отец громко возмутился:

      – Проклятое дерьмо!

      – Томас! – одернула его мать.

      Отец закричал еще громче, размахивая руками в сторону Эммы:

      – Проклятье, сколько раз я тебе говорил…

      – Томас!

      – …чтобы ты не беспокоила нас по ночам!

      – Но мой… мой… мой шкаф… – Эмма стала запинаться, и ее глаза наполнились слезами.

      – Только не это, – продолжал ругаться ее отец. От попыток жены успокоить его он распалялся еще больше.

      – Артур, – объяснила Эмма, несмотря ни на что. – Призрак. Он снова там. В шкафу. Вы должны пойти со мной. Пожалуйста. Иначе он может меня обидеть.

      Отец тяжело вздохнул, взгляд его потемнел, губы задрожали, и на мгновение он показался ей таким, каким она представляла себе Артура: маленьким потеющим чертиком с большим животом и лысой головой.

      – Ничего мы не должны. Эмма, немедленно убирайся, или тебе точно не поздоровится.

      – Томас! – Она снова услышала возглас матери и отшатнулась.

      Слова причинили Эмме боль. Сильнее, чем ракетка для настольного