Мата Хари. Раздеться, чтобы выжить. Владимир Зырянцев

бе, призывно протягивала людям свой факел надежды. Теперь перед ними развернулась панорама огромного города. На Манхэттене громоздились здания невиданной высоты, каких у себя на родине ирландцы никогда не видели. Это были знаменитые небоскребы, о которых они раньше только читали в газетах. Были видны улицы, полные автомобилей, и краны, подававшие кирпичи на площадки новых строек. Людям казалось, что эти краны говорили им: «Вам всем здесь найдется работа!»

      Среди других пассажиров на палубе, возле самых поручней, стояла высокая женщина в недорогом черном пальто. Впрочем, она привлекала внимание даже и в своем неброском наряде, была из числа тех людей, на которых невольно оглядываются прохожие на улице, забитой народом. Она была уже немолода и, как видно, многое пережила. Но при этом держалась так, что ни у кого не могло возникнуть даже мысли о жалости по отношению к ней.

      Женщина с интересом смотрела на город, открывавшийся перед ней. Взгляд ее был тверд. Она сознавала, что ее путь по этой новой земле не будет усыпан розами.

      Когда-то эта женщина звалась Маргарет Маклеод, потом была известна, даже прославлена как Мата Хари. Теперь в ее кармане лежал паспорт, выданный в Дублине на имя Риты Мирбах. Но она не собиралась держаться за него, легко принимала новые имена.

      – Как здорово!.. – услышала она. – Но страшно!

      Рита глянула в сторону. Рядом с ней у поручней стояла миловидная девушка, значительно ниже и моложе ее. Рыжие волосы, молочно-белая кожа, кое-где покрытая конопушками, и синие глаза выдавали ее ирландское происхождение.

      Рита вспомнила ее. Эта девушка пару раз была ее соседкой в столовой, пыталась с ней заговорить. Кажется, она даже называла свое имя, но тогда, в начале пути, Рита вся была словно замороженная. Ее мысли оставались в прошлом. Она недавно похоронила человека, которого называла своим мужем. Поэтому не ответила соседке и не запомнила ее имени.

      Но теперь она готовилась вступить на берег этой загадочной страны под названием Америка, собиралась начать новую жизнь и очнулась. Ее ледяной сон закончился, горе отошло в глубину души. Она слышала других людей и могла говорить с ними.

      – Почему же тебе страшно? – спросила Рита.

      Девушка только того и ждала, чтобы ей ответили. Она рада была возможности поговорить с попутчицей, обменяться впечатлениями.

      – Но ты же видишь, какие они все огромные, эти дома! – воскликнула девушка. – И машины, и корабли. Человек тут вроде муравья. Маленький такой. Потерялся, бедняжка, убежал из родного муравейника. Чуть зазевается, тут-то его и задавят. Тебе так не кажется?

      – Нет, не кажется, – отвечала Рита. – Если я с кем себя и сравнивала, так это с лягушкой.

      – Почему с лягушкой?

      – Помнишь историю про лягушку, которая попала в банку с молоком? Чтобы не утонуть, она барахталась, прыгала, пока не сбила масло. Лягушка получила опору и выбралась из банки. Я несколько раз в жизни чувствовала себя как та лягушка.

      – Это здорово – так себя ощущать, – сказала девушка. – Значит, ты сильная. Да это сразу видно. А я нет. Я Мэри Маккейн. А тебя как зовут?

      – Рита Мирбах. Зачем же ты, Мэри, пустилась в такой далекий путь, почему убежала из своего муравейника, если всего боишься?

      – А что было делать? – отвечала девушка. – Родители умерли. Оставался брат, но он погиб во время Пасхального восстания. Был еще Брайан… это мой парень. Но его схватили и расстреляли в самом конце войны. Никого не осталось. Вот я и решила начать все сначала.

      – Значит, твой Брайан тоже погиб, – медленно произнесла Рита.

      Потом она еще раз взглянула на потертый коричневый жакет, на бледное личико, выражавшее испуг, и сказала:

      – Если хочешь, можем вместе искать дорогу в этом незнакомом муравейнике.

      – Это было бы здорово! – воскликнула Мэри, и ее лицо озарила улыбка.

      – Чем ты собираешься здесь заняться? Что умеешь делать?

      – После смерти родителей я вела все хозяйство в доме. Так что умею все помаленьку: готовить, шить, стирать, ходить за скотиной. Но лучше всего у меня получалось готовить. Роджер, мой брат, говорил, что мои пироги – самые лучшие во всем графстве. Потом, когда у нас в доме собирались волонтеры ИРА, они тоже очень хвалили мою еду. Так что я думала найти место в каком-нибудь пабе или кафе.

      – Да, можно попробовать, – сказала Рита. – Хотя мне кажется, что здесь совсем другая еда. Американцы могут не оценить твое умение печь пироги.

      – А чем ты занимаешься? – спросила Мэри.

      – Пойду на Бродвей, попробую устроиться в какой-нибудь театр. Мне говорили, что там их полно.

      – Так ты актриса! – произнесла Мэри с глубоким уважением в голосе.

      – Не совсем. Я пою, танцую. Вернее, раньше этим занималась. Теперь тоже не знаю, как меня оценят в здешнем муравейнике.

      – Обязательно оценят! – с энтузиазмом воскликнула Мэри. – Ты такая!.. Внушаешь уважение к себе.

      – Правда? Спасибо. Но на сцене требуется не уважение, а совсем другое. Ладно, там видно будет. Сейчас