Стихотворения и поэмы. Анна Ахматова

новенная женщина», как вскоре выяснилось, пишет «для себя» стихи. «Комплиментщик» Вячеслав Иванов заставил ее однажды выступить «в неофициальной части программы» заседания Академии. Я помню стихи, которые сказала Анна Ахматова, – т. е. помню, что среди них было:

      У пруда русалку кликаю,

      А русалка умерла…

      Это стихотворение, кажется, и все другие, читанные Ахматовой в тот вечер, были в скором времени напечатаны. Между тем, как слышно было, она вообще только что начала писать стихи. Дело в том, что эта «самая обыкновенная барышня» – сразу, выросши, выросла поэтессой, – и с первых шагов стала в ряды наиболее признанных, определившихся, русских поэтов. Года через два «Ахматовское» направление стало определять чуть ли что не всю женскую лирику России. Ее

      «Беличья распластанная шкурка» —

      как правильно говорил когда-то Викт. Шкловский, – стала «знаменем» для пришедшей поэтической поры, – послужив ключом для некоего возникающего направления… Самое слово «акмеизм», хотя и производилось, как я уже упоминал, будто бы от греческого «акмэ» «острие», «вершина», – но было подставлено, подсознательно продиктовано, пожалуй, именно этим псевдонимом-фамилией. «Ахматов» не латинский ли здесь суффикс, «ат», «атум», «этус»… «Ахматус», – это латинское слово, по законам французского языка, превратилось бы именно во французское «Акмэ», – как «аматус», в «эме», во французское имя «Aimé», a armatus – в arme.[1]

      Недавно об Анне Ахматовой выпущена книжка, превосходно изданная, в небольшом количестве экземпляров, Госиздатом. Э. Голлербах собрал несколько дюжин стихотворений, из числа тех, в которых русские поэты воспели или изобразили поэтессу. Интереснейшая у нее «иконография». Не только портреты, но и прелестные статуэтки, с замечательным изяществом воспроизводящие ее фигуру, выпущены были фарфоровым заводом. Блестящие (действительно блестящие, а не только из лести или снисхождения могущие быть так названными!) критические очерки, этюды, речи и целые книги посвящены ее творчеству. Но еще никто не вспомнил, под каким – вот парадокс жизни! – под каким скромным именем она вошла в литературу, – не вспомнил о том, что ей предшествовало по прихоти судьбы прозвание: «самая обыкновенная женщина».

      Анна Ахматова осталась такой же скромной, как «вошла». С течением месяцев и лет голос и движения ее становились только тверже, увереннее, – но не теряли изначального своего характера. Так же и темные платья, которые она надевала совсем юной; так же и манера чтения, которая производила и оригинальное и хорошее впечатление с самого начала…

* * *

      Молюсь оконному лучу —

      Он бледен, тонок, прям.

      Сегодня я с утра молчу,

      А сердце – пополам.

      На рукомойнике моем

      Позеленела медь.

      Но так играет луч на нем,

      Что весело глядеть.

      Такой невинный и простой

      В вечерней тишине,

      Но в этой храмине пустой

      Он словно праздник золотой

      И утешенье мне.

1909

      В ЦАРСКОМ СЕЛЕ

I

      По аллее проводят лошадок.

      Длинны волны расчесанных грив.

      О, пленительный город загадок,

      Я печальна, тебя полюбив.

      Странно вспомнить: душа тосковала,

      Задыхалась в предсмертном бреду.

      А теперь я игрушечной стала,

      Как мой розовый друг какаду.

      Грудь предчувствием боли не сжата,

      Если хочешь, в глаза погляди.

      Не люблю только час пред закатом,

      Ветер с моря и слово «уйди».

II

      …А там мой мраморный двойник,

      Поверженный под старым кленом,

      Озерным водам отдал лик,

      Внимает шорохам зеленым.

      И моют светлые дожди

      Его запекшуюся рану…

      Холодный, белый, подожди,

      Я тоже мраморною стану.

III

      Смуглый отрок бродил по аллеям,

      У озерных грустил берегов,

      И столетие мы лелеем

      Еле слышный шелест шагов.

      Иглы сосен густо и колко

      Устилают низкие пни…

      Здесь лежала его треуголка

      И растрепанный том Парни.

1911* * *

      Сжала руки под темной вуалью…

      «Отчего ты сегодня бледна?»

      – Оттого, что я терпкой печалью

      Напоила его допьяна.

      Как забуду? Он вышел, шатаясь,

      Искривился мучительно рот…

      Я сбежала, перил не касаясь,

      Я бежала за ним до ворот.

      Задыхаясь,

1

К версии о подсознательном выборе названия поэтического направления Ахматова относилась как к фантастической выдумке, но вообще воспоминаниям Владимира Алексеевича Пестовского (1886–1940), известного в литературе как «В. Пяст», сочувствовала.