Фолиант смерти. Юрий Бурносов

ь! – испуганно воскликнул слуга.

      Граф, с неохотой открыв один глаз, поправил съехавший набок ночной колпак и пробурчал:

      – Ну что там у тебя, Ломесьен?

      – Она украдена, господин, – робко сказал дворецкий.

      Старик широко зевнул:

      – Будет тебе говорить зага…

      Сон как рукой сняло.

      – Что?! – Малком аж подскочил на кровати. – Ты говоришь о…

      – Да, господин, – подтвердил Ломесьен с совершенно убитым видом.

      Малком открыл рот, потом закрыл, махнул рукой и отвернулся к стене.

      Что толку в словах?

      Она пропала.

      И где ее теперь искать, старый граф совершенно не знал.

* * *

      – Ничего, Ларри…

      Пара старых кляч тащила ветхую кибитку по дороге. Мужчина в зеленой куртке сидел на козлах и правил, в то время как друг его, малыш-гоблин, вырезал что-то из куска мягкого дерева маленьким острым ножом.

      – Ничего, – повторил мужчина, отгоняя ладонью летучих кровососов. – До города уже рукой подать… глядишь, к ночи доберемся. А нет – так в лесу переночуем. Не впервой.

      – Надо доехать, хозяин, – покачал головой гоблин.

      Мужчина поморщился, словно от зубной боли.

      – Ну сколько тебя говорить – не хозяин я тебе! – с укором сказал он.

      – Ты меня от смерти спас, – сказал карлик, продолжая свое занятие. – Последние деньги отдал…

      – Не последние, – возразил собеседник. – Были б последние, померли б давно, от голода или от холода ночного.

      – Ты будто не понимаешь, о чем я…

      – Понимаю, конечно. Но и ты меня пойми – не мог я по-другому. Воспитание, наверное, такое. Знаешь, когда живыми, мыслящими существами, как скотом, на рынке торгуют… в такие моменты я не понимаю, зачем этому миру нужны художники!

      – Чтобы украшать дома, – пожал плечами Ларри. – Чего тут непонятного?

      – Твоя правда, – согласился мужчина, прихлопнув комара на щеке. – Художники – дом украшать, поэты да писатели – стишки пошлые да романчики писать, чтобы лорду какому повод был за чтеньем вечерком похихикать и друзьям по случаю пересказать… Эх… Куда ж мы катимся-то, Ларри?

      – Не знаю, хо… Джейсон. А кабы и знал, какой мне от того толк?

      – Да не знал бы, – грустно улыбнулся возница. – И никто не знает, и не знал никогда. Времена теперь другие – и все тут. А почему люди меняются так, а не этак – то, наверное, одному Богу известно.

      Поскрипывающая кибитка тащилась по дороге медленно, будто неохотно. Старые лошади и так не отличались резвостью, а теперь еще и устали; с трудом переставляя ноги, они тянули повозку к столице королевства, к Сартону, и вряд ли кто-то взялся бы угадывать, дойдут они все же или свалятся замертво на полпути.

      – Может, хоть в этом городе мне найдется место? – тихо спросил у себя Джейсон.

      Надежда – хорошая штука. В самой сложной ситуации она заставляет вас сжимать кулаки, стискивать зубы и идти дальше, к своей цели.

      Плохо, если, кроме надежды, у вас ничего нет.

      Что ждет бродячего художника и его приятеля гоблина в большом городе, который ежедневно втаптывает в грязь веру сотен людей, ломает жизни десяткам и лишь единицам дает шанс чего-то добиться?

      Счастливая и безбедная жизнь?

      Пессимист, услышав такое предположение, покачал бы головой, реалист закивал бы, соглашаясь с пессимистом…

      Но в этом проклятом мире нужно быть оптимистом, иначе он, этот мир, сожрет тебя с потрохами.

      Особенно если вы бродячий художник, для которого рациональный подход – все равно что для палача сентиментальность.

* * *

      В «Пьяном шуте», как всегда, играла музыка, и густое темное пиво лилось со столов на дощатый пол. Манящий запах жареного мяса, соленой рыбы, маринованного чеснока и подгоревшего жира соединялся с табачным дымом, превращаясь в совершенно непригодную для человеческих легких смесь, но завсегдатаям «Шута» было наплевать. Мускулистые грязные верзилы громко ругались и лапали проходящих мимо официанток. Те фыркали, но сдержанно, больше для проформы – к подобным выходкам посетителей они давно привыкли.

      Змей прошел через зал, дорóгой поздоровавшись с парой знакомых типов, и плюхнулся на табурет у стойки.

      – Что это с тобой, Гэт? – спросил толстый мужик в фартуке, протирая ветхую и грязную стойку столь же ветхой и грязной тряпицей. – Видок такой, будто ты только что прошел восемь кругов ада и забежал выпить кружечку пива перед последним!

      – Ни хрена подобного, Хью, – невесело усмехнулся вор. – Я как раз с последнего.

      – Так вот она какая у тебя, загробная жизнь, – фыркнул Хью. – Умер – и опять туда же, ко мне в трактир!

      – Да, такая вот хреновая загробная жизнь.

      – Чем же это хреновая? – делано удивился трактирщик. – Пиво есть, девочки красивые тоже в наличии, только тебя и ждут…

      – От